Любовь - азартная игра - [35]

— А вместо этого ты не только не возненавидела меня, но и спасла мне жизнь.

— Ты знаешь, когда я сегодня думала о том случае и боялась, что больше никогда тебя не увижу, я поняла: уже тогда я любила тебя.

Маркиз тихо вздохнул, и Идона продолжала:

— Наверное, какие-то неведомые силы сделали так, чтобы мы встретились. Но я сначала не поняла.

— И самое главное, чтобы они удержали нас вместе, — сказал маркиз. — Не позволили нам потерять друг друга.

Он взял ее на руки.

Идона думала, маркиз собирается ее поцеловать, но вместо этого он понес ее в комнату отца.

Там было все как всегда, только в вазах по обе стороны кровати и на столе подле окна стояли белые орхидеи и лилии.

Горели две свечи, ярко пылал огонь в камине.

Маркиз, глядя на Идону сверху вниз, сказал:

— Я люблю тебя, дорогая, и не собираюсь пугать, но пойми: этой ночью я хочу быть к тебе еще ближе, чем прошлой.

— Ты вчера ушел… ночью… а я поняла… как сильно тебя люблю, — тихо призналась Идона.

Она подумала, маркиз зацелует ее, но вместо этого он расстегнул ожерелье, прикоснулся к ее губам, потом к шее.

Ощущения, совершенно незнакомые, охватили Идону. Она почувствовала, как внутри разгорается пламя в ответ на его поцелуй, опаливший губы. Она не замечала, что он снимает с нее платье.

Неожиданно — она даже вскрикнула от удивления — маркиз положил ее на подушки.

Ей вдруг вспомнилось, как в детстве она рассматривала балдахин над головой и резные украшения на столбиках.

И камин тогда казался другим, совсем не таким, если смотреть на него из кровати.

Потом Идона поняла — она лежит в кровати, в которой спало столько предков! Сколько любовных ласк видела эта комната! Эта мысль для нее сейчас имела особый смысл, и Идона думала — маркиз чувствует это.

Они поддерживали ее сейчас, благословляли, и не только отец и мать, а многие поколения тех, чья кровь течет в ее венах; они молились за ее счастье.

Потом пламя разгорелось еще сильнее, жарче, сердце Идоны едва не выскочило из груди, когда крепкое тело маркиза тесно прижалось к ее нежному, разгоряченному телу.

— Я люблю тебя, я даже не думал, что можно кого-то так сильно любить. Теперь ты моя и не убежишь от меня никуда и никогда.

— И как ты только мог подумать, что я куда-то от тебя способна убежать? — прошептала Идона. — Подумай: еще сегодня утром я была самой несчастной на свете, а благодаря тебе мир преобразился.

Маркиз поднялся на локте, чтобы смотреть на нее, любоваться освещенным лицом.

— И чем ты так отличаешься от других женщин, которых я знал раньше? — спросил он.

— Я думаю, на это можно найти миллион ответов, — улыбнулась Идона. — Во мне нет ничего, что тебя интересовало в прошлом.

— И что мне в конце концов наскучило, — усмехнулся маркиз. — Настоящий ответ, дорогая, в том, что ты не только красивая и умная, но и очень добрая.

Он вздохнул и продолжил:

— Наверное, я слишком многого жду от женщины: любви — бескорыстной, скорее отдающей, чем берущей.

— Я отдам тебе все, что ты только захочешь! — страстно проговорила Идона. — Правда, у меня ничего нет. Ничего, кроме собственного сердца.

Последние слова она произнесла робко и сразу спрятала лицо на груди маркиза.

Он взял ее за подбородок сильными пальцами и заглянул в глаза:

— Я хочу твое сердце, хочу отчаянно. Я хочу твои мысли, твои сны, я знаю, ты веришь мне. Я хочу твою душу. Все это ты должна мне отдать. На меньшее я не согласен.

— Они твои! Они твои! Все твое!

— Но я хочу и еще кое-что.

— А что?

— Твое замечательно красивое тело. Которого, я знаю, не касался ни один мужчина до меня. Ты дашь мне его?

— Оно твое!

— Значит, оно мое навсегда.

Маркиз целовал ее — сначала нежно, а потом все более страстно, разжигая ее поцелуями.

Его губы становились требовательными, настойчивыми, а прикосновения рук вызывали странные ощущения, о существовании которых она не подозревала.

Сердце его билось напротив ее сердца, иони слились в блаженстве, снизошедшем с небес. И когда маркиз целовал ее снова и снова, она слышала музыку…

Комнату наполнял аромат цветов; здесь было так красиво, как нигде на свете.

— Я люблю тебя!

Она не сказала этих слов, но их отстукивало ее сердце, и этот стук летел к его сердцу и соединялся с его биением.