И, несмотря на то, что у меня нет ни родственных, ни дружеских связей с покойным Панайотом Паничковым, я продолжаю стоять, как околдованный, и не могу сдвинуться с места. Мне все кажется, что, если я отойду в сторону, от моего внимания ускользнет что-то очень важное, что-то интересное, чего я не мог уловить в первый миг.
Перечитываю еще раз некролог, однако любопытство мое остается неудовлетворенным. Черт бы взял этого самого Панайота Паничкова! Может быть, жестоко так говорить о покойнике, но если бы его зарезали, если бы его переехал грузовик или трамвай или если бы он в конце концов сам покончил самоубийством, тогда было бы понятно, почему теряешь время из-за него. А он - что? Скончался после непродолжительной болезни, как самый обыкновенный мещанин, среди разных там валерьяновых пузырьков, баночек и термометров и сейчас тревожит общество дурацкой своей смертью.
И пока я стою так перед некрологом, волнуемый самыми разнообразными чувствами, неожиданно ощущаю, что кто-то сверлит мне спину. Оборачиваюсь назад и вижу: худой старик, протянув палку через плечи нескольких таких же мучеников, как он сам, напоминает мне, чтоб я убирался от стены.
- Вы, сударь, злоупотребляете чужим терпением, - восклицает нервно он. - Дайте в конце концов и другим узнать, что случилось!
Меня охватывает необъяснимое злорадство. Прошу, пожалуйста, посмотрите, что случилось! И я ускользнул из толпы, а на мое место мгновенно становятся новый любопытный гражданин с глубокомысленным выражением на лице. У него такой озабоченный вид, как будто он по меньшей мере двоюродный брат покойного.
И вот ко мне обращаются с неизбежным вопросом:
- Скажите, скажите, что там такое?
Но я удаляюсь с таким же виновато-опасливым видом, как и другие, смущенно хлопаю глазами и ничего не отвечаю. Меня угнетает какое-то смешанное чувство разочарования, обманутого любопытства и униженного самолюбия, и я спешу скрыться где-нибудь, чтобы избежать этих вопрошающих взглядов и уродливых улыбок.
Когда я отдалился от толпы, замечаю у входа в ближайшее кино светловолосую даму в пробковых туфлях. Она старательно вытирает носовым платком полу своего белого костюмчика, измазанного томатным соком. Ясно, что помидоры ее были раздавлены в толпе, ясно также, что платье ее испачкано и что пища к обеду не приготовлена. Но какое значение имеет все это? Ведь она все-таки проложила себе путь к стене, чтобы своими собственными глазами прочитать, кто такой Панайот Паничков?
Я посмотрел на свои часы. Время за полдень. Солнце зажгло все небо. Жара поистине невыносимая. Но это не имеет значения. К облупленной стене непрерывно подходят и толпятся новые люди, они возбужденно разговаривают, напирают, ругаются и любой ценой желают проникнуть в великую тайну.
А Панайот Паничков все так же вызывающе ухмыляется со своего некролога, и его имя, еще вчера погруженное во мрак и забвение, озаряется ярким блеском сенсации и приобретает все более широкую известность в обществе.
1945
