«Люблю отчизну я, но странною любовью!» - [7]

Кастилия, объединившая в свое время испанские земли в единое государство, воспринималась поколением 1898 года как символ родины, национального величия, ее традиции — как квинтэссенция всего испанского, ее прошлое — как непрестанная чреда героических деяний. Вслед за известным английским историком XIX века Боклем они считали, что климат, географические и природные условия накладывают неизгладимый отпечаток на личность человека, его психику. Суровой кастильской природе, диктующей аскетический образ жизни, отводилось в системе ценностей поколения 1898 года особое место как источнику формирования национального характера, специфически испанского мировосприятия. Едко высмеивает герой Гойтисоло этот культ Кастилии, «блистательную плеяду первооткрывателей исконной исторической основы — скудного монотонного пейзажа».

Кажется, он не щадит ничего. Не раз мелькают на страницах романа упоминания о славных эпизодах испанской истории, но помещены они чаще всего в подчеркнуто иронический контекст. При этом Гойтисоло выбирает лишь те события, которыми принято иллюстрировать рассуждения о стойкости и несгибаемости духа, качествах, якобы неотделимых от испанцев.

Даже особый тип человека создает писатель, homo hispanicus, следуя франкистской доктрине и используя ее основные тезисы в качестве строительного материала. Нomo hispanicus в романе и одноименном эссе Гойтисоло наделен всеми качествами, что традиционно приписывают «истинному испанцу»: он законопослушен, аскетичен, набожен, мужествен, твердо верит в свой избранность. Вера эта опирается на память о былом величии и подкрепляется фашистскими призывами «возродить Империю духа» (вот почему так много в романе нарочито глубокомысленных выражений типа «эманации духа», «метафизические сущности», «реальную жизнь надо подчинить абсолютным императивам духа» и т. д.). Мироощущение homo hispanicus проникнуто стоицизмом, поскольку воспитан он в духе Сенеки: в Испании принято родившегося на ее территории римского философа-стоика считать испанцем, а его систему — основным фактором формирования «исконно испанской» психологии. Традиция эта сложилась давно и прочно закрепилась не только на уровне обыденного сознания, но и в качестве официальной точки зрения. Если взять внушительное семидесятитомное издание испанской энциклопедии, вышедшее в 1981 году, то мы увидим, что Сенека там определяется как «испанский философ, поэт и писатель римской эпохи». На эту же традицию опирается, например, в своих работах («Важнейшие особенности испанской литературы», «Роль испанцев в истории» и др.) выдающийся филолог Рамон Менендес Пидаль, автор глубоких исследований по испанской литературе Золотого века, романсеро, собиратель фольклора. Он, не колеблясь, относит Сенеку, равно как и Марциала и Лукана, к испанской культурной традиции. Естественно, что Сенека, занимающий столь почетное место в социальной мифологии франкизма, так часто встречается на страницах романа, главная цель которого — демифологизация режима.

Для Гойтисоло не существует границ между историческими эпохами, которые то и дело смешиваются в книге за счет бесконечной перетасовки «литературных первоисточников». Не существует для него и границ между персонажами: легко «перетекают» они один в другого. Герой-рассказчик ходит по улицам современного Танжера в сопровождении арабского полководца VIII века; идентифицируясь с графом Хулианом, он мысленно изо дня в день повторяет его предательство, помогая вторжению мавров на полуостров, и эта воображаемая жизнь для него не только гораздо реальнее подлинной, но и полностью ее вытесняет. Изабелла Католическая, известная своим религиозным фанатизмом королева Кастилии, предстает на страницах книги как лицо историческое и как персонифицированная набожность, обретшая себя в кастильской девушке или в символе Матери-Испании, родившей Сенеку. Но наиболее благодарным материалом для подобных превращений является сам Сенека, «квинтэссенция всего испанского», воплощающаяся то в тореро (еще один национальный миф, «чисто испанское зрелище»), то — благодаря «эманации духа» — в Унамуно, а то и в самого Франко, чьи «фотографии вывешены во всех общественных местах и учреждениях, его именем названы города, деревни, районы, площади, бульвары и проспекты; именем его нарекают младенцев в купели, его образ чеканят на обратной стороне монет». Впрочем, прямо его Гойтисоло ни разу не называет — иногда он пользуется прозвищем Бочонок, которое тот получил из-за низкого роста и плотной фигуры, но чаще — словом Вездесущий, иронически подчеркивая его всемогущество. Под пером автора «дух Сенеки» с легкостью обретает плоть в случайно встреченном в Танжере соотечественнике, Верзиле, он же адвокат Альваро Перансулес, сознающий себя носителем «непреходящих ценностей», любитель напыщенных тирад типа: «слава и величие Испании на всех морях и океанах!» Альваро Перансулес в свою очередь оказывается то отцом Сенеки, доном Альваро, «живым воплощением национального духа и образа», то Альварито, Сенекой в детстве. Множественные эти превращения цель имеют одну — показать разнообразные обличья «испанской исключительности» от самодовольного обывателя до главы государства.