Любивший Мату Хари - [50]

В течение какого-то ужасного момента ему показалось, будто Саузерленд собирается притронуться к нему, положить руку ему на плечо или на колено.

   — Ники, мы вовсе не стараемся втянуть эту женщину в дело, просто она как бы барометр жизненных обстоятельств, если так можно выразиться. Вот почему вам надо обращать внимание на мелочи — и на пикантные подробности, которые дадут нам более полную картину. Теперь вы понимаете?

Он оставил их там же, где они встретились, сидящих бок о бок на скамье, тихонько говорящего Данбара и время от времени кивающего Саузерленда. Когда он подошёл к краю парка, появился Сайкс. Руки его были засунуты в карманы моряцкого кителя. Беспокойные глаза упирались во что-то далёкое.

   — Всё закончено? — В голосе его было что-то неприятное, придушенное.

   — Что вам надо?

Сайкс ухмыльнулся, его голова вздёрнулась под странным углом.

   — Просто бросить взгляд на вашу спину.

   — Что?

Он указал на лежащую впереди дорожку:

   — Понаблюдать за вашим уходом. Увериться, что волки не учуяли вашего запаха.

Грей повернулся, рассматривая его:

   — Видите ли, я не понимаю, что за чушь вы несёте.

Сайкс сделал шаг к нему, почти тыча пальцем ему в глаз.

   — Просто продолжайте идти по дороге, ладно?

Остаток ночи был не менее беспокойным, с голосами, пробивающимися сквозь тонкие стены, шагами в коридоре и дребезжанием проезжающих мимо трамваев. Берлин.

В конце Данбар запишет: Грей большую часть второго дня провёл, готовясь к встрече со Шпанглером. Он делал физические упражнения, чтобы успокоить нервы, напишет Данбар. Он отдыхал под музыку граммофона. Он ел рыбу и не пил ничего, кроме чая и минеральной воды. Он репетировал своё приветствие перед зеркалом.

Ни слова из этого не было правдой — к тому же обилие цветистых выражений Данбара, чтобы выставить поинтереснее себя самого.

Грей запомнил в основном туман. Он поднялся на рассвете, прогуливался по набережным каналов, мягко натыкаясь на поднятую ветром дымку. К полудню центр города был также окутан туманом, а от переулков и канав поднимался холод. Туман казался ему дружелюбным и соответствовал его состоянию, закрывал и смягчал то, с чем у него не было желания сталкиваться.

До вечера того второго дня оставалось около восьми часов, которые следовало убить. И Грей провёл их как турист. Он осмотрел галерею, заполненную подражательными гравюрами. Заглянул в церковь. Посетил национальный монумент и понаблюдал, как дети бросали камешки в фонтан, пока не появился полицейский. Он посидел на скамейке в парке с бутылкой виски. Наступали моменты, когда он чувствовал, что беспричинно голоден, и понимал, что это нервный страх. А случалось, что он не мог удержаться от холодной дрожи и знал, что это из-за Зелле. Когда начали спускаться сумерки, он обнаружил, что волей-неволей думает о Шпанглере.

В тот вечер он одевался долго. Ожидая такси, лежал в каком-то трансе, в полудрёме, в ванне — опять с виски возле локтя, выкурив три или четыре сигареты. Он делал это, напоминал он себе, ради Зелле.

Он прибыл в её квартиру в четверть девятого. Она встретила его у дверей поцелуем, затем повела в гостиную. Там было всё совсем так, как он и ожидал: тщательно воссозданное подобие настоящего дома. По стенам висели довольно слабые гравюры: покрытые снегами поля, морские пейзажи — и копия раннего Рафаэля. На каминной полке стояли часы с бронзовыми подвесными гирями и два эстампа, имитирующие восточные.

   — И как ты это находишь, дорогой? Достаточно респектабельно?

   — О, разумеется.

   — Естественно, но у меня есть ещё и студия.

Не удивил и Шпанглер. Он появился на лестничной площадке второго этажа и медленно спустился вниз, чтобы пожать Грею руку. Он был одет в смокинг, бордовый галстук, угольно-серые брюки и шёлковую рубашку. Его лицо оказалось несколько светлее, чем запомнил Грей, но глаза, несомненно, знакомы.

   — Значит, вы художник, о котором я столько слышал.

   — Ничего слишком компрометирующего, надеюсь.

   — О нет, Маргарета необыкновенно восхищается вашими работами.

Вскоре подоспел шерри, приятно сухой, затем занимательная история о путешествии, которое Шпанглер предпринял в Африку, обед был также достойного качества: холодный лосось, охлаждённый на льду латук, томатный суп, щербет.

Был, по крайней мере, один опасный момент, одно критическое положение в тот вечер. Это случилось позже, после того как Зелле удалилась в свою спальню — должно быть, тоже просчитанный жест. Шпанглер налил бренди и выставил на стол коробку сигар. Слуги были отосланы. Занавеси отодвинули, и в окнах показался очередной, более синий вечер, уже без прежнего тумана.

   — Итак, вы видите, — сказал Шпанглер, — Берлин тоже вполне может вдохновлять.

Лунный свет лишь слегка подчёркивал его профиль, придавал коже фарфоровый блеск.

   — Да, он очень красив.

   — О, я знаю... говорят, он далеко не так очарователен, как Париж... но тем не менее, я думаю, очень интересен, нет? — Затем, проводя рукой по оконному стеклу, рассматривая следы пыли: — Скажите мне, вы сильно скучаете по Англии? Я думаю, я очень бы скучал... если бы я был англичанином.