Любители варенья - [12]

Автобус остановился на перекрестке улиц Павлова и Ленина и нужно было пройти почти всю улицу Ленина. Вот эти места Крюкин уже начал вспоминать, потому что когда-то бегал здесь еще мальчишкой. Он шел не спеша, рюкзачок в такт его шагам подпрыгивал за спиной. Надо было бы тетке какой-нибудь подарок купить, задобрить ее, запоздало подумал он, но потом решил, что лучше даст ей сколько-нибудь денег, посмотрит по обстоятельствам. А то ведь неизвестно, как она его примет. Что ж зря тратиться?

За невысоким забором он услышал собачье тявканье и увидел пацана лет пятнадцати. Тот нашел себе забаву, и она Крюкину совсем не понравилась.

— Слышь, пацан, — обратился Крюкин к подростку, который с тоскующим видом пинал ногой мяч, пытаясь попасть в собачью конуру, как в футбольные ворота. Изнутри раздавался жалобный визг. — Ты зачем пса мучаешь?

— Мой пес, хочу и мучаю, — огрызнулся парень, но на чужой голос все-таки оглянулся. — Шел бы ты, дядя, своей дорогой.

— Ща пойду, — пообещал Крюкин и, нагнувшись, поднял камень. — Спорим, с одного раза тебе башку проломлю?

— Да ты что, дядя! — тут же юркнул за дерево парень.

— Я те дам дядю! Попробуй еще раз собаку тронь, увижу — мозги вышибу.

Парень бросился в дом, Крюкин постоял с минуту, но тот не выходил. Из будки вылезла собака — жалкая, худющая, вся шерсть в репьях…

— Что ж у тебя хозяин за сука! — в сердцах воскликнул Крюкин. Из дома никто не выходил, значит, взрослых нет. Иначе этот ублюдок пожаловался бы, что какой-то прохожий пообещал проломить ему голову. Недолго думая, Крюкин запустил камень в окно, и стекло разлетелось вдребезги. Но даже после этого урод не появился.

Крюкин с чувством исполненного долга потопал дальше. По обе стороны пыльной улочки стояли частные дома. В одном из них жила его тетка. Улица Ленина, дом 139. Это почти в конце улицы…

Тетка почему-то совсем не обрадовалась племяннику. Она неодобрительно посмотрела на его заросшее щетиной лицо, сальные волосы, которые он между тем, готовясь к встрече, расчесал на косой пробор. Одежда племянника тоже не вызывала доверия — грязноватая, к тому же с неприятным запахом.

— Давно мылся? — спросила она, пропуская его во двор и брезгливо увернувшись от родственного поцелуя.

— С неделю назад, тетя Варя, — честно признался племянник. — Но жрать хочу еще больше, чем помыться.

— Нет, сначала помоешься, — твердо ответила тетка и грузно пошла впереди, провожая его к летнему душу.

— А в доме у тебя разве помыться нельзя? — поежился Крюкин. Он, может, всю дорогу мечтал принять горячий душ в нормальной домашней обстановке.

— Избаловался в тюрьме, небось горячую ванну принимал ежедневно, — съязвила тетка.

Злая она на язык и всегда такой была. Родственников не любила, хорошо хоть на порог пустила. Могла вообще калитку не открыть.

Тетка молча указала на кривоногую скамеечку у душа, так же молча пошла в дом. Крюкин стал раздеваться, складывая одежду на скамейку. Носки понюхал и с отвращением забросил в кусты. Зашел в душ — примитивную конструкцию, состоящую из четырех столбов, вокруг которых кто-то криворукий кое-как прибил две выгоревшие на южном солнце клеенки. Он ожидал, что на голову ему сейчас польется ледяная вода, и уже заранее съежился, но был приятно удивлен: теплая вода ливанула на его бледное тело, он даже рассмеялся от радости. Все напряжение, которое вынуждало его не расслабляться еще от Перми, когда вышел за ворота тюрьмы, разом отпустило. Он тщательно мылся куском хозяйственного мыла. Вот жлобка тетка, даже нормального туалетного мыла не купит… Когда наплескался вволю, вспомнил, что нечем вытереться. Он выглянул из-за клеенки и увидел на скамейке полотенце. Позаботилась-таки, старая кочерга, подумал он беззлобно. Завернулся в полотенце, отдернул занавеску и остатки воды брызнули на него, как мелкий дождичек. Крюкину это понравилось, и он еще раз потряс занавеской.

— Не балуй! — услышал строгий голос тетки. — Оторвешь еще, а кто прибивать будет?

— Да я бы и прибил, — решил не раздражать лишний раз тетку Крюкин.

Она уже подходила к душу со стопкой одежды в руках и насмешливо смотрела на него. Худой, все тело в татуировке, на груди убогий кустик длинных прямых волос свисал, как намокшая бороденка, голые белые ноги жилистые, в синих венах. Морда немного посвежела после душа, если его побрить — хоть чуточку станет похож на человека.

— На, переоденься. Это все моего бывшего постояльца, царство ему небесное.

Крюкин был несуеверным. Ну помер и помер хозяин одежды, не в ней же его хоронили.

И белье, и рубашка с джинсами были размера на два побольше, но какая разница? Лишь бы чистое.

— А где мои шмотки? — спросил он у хозяйки дома.

— Вон, — указала она пальцем в угол двора, где горел костер и дым низко стелился над землей.

— Да ты что, тетя Варя? — изумился ее самоуправству Крюкин. — Я ж ее двенадцать лет дожидался, в казенном ходил!

— Знаешь что, племяш, — зло сузила глаза тетка, — я тут хозяйка. Еще не хватало, чтобы ты мне вшей или блох принес в дом, или другую какую заразу. У тебя, часом, туберкулеза нет?

— Тьфу-тьфу, Бог миловал, — сплюнул Крюкин через левое плечо.