Любить не просто - [20]

— Бывает! — сочувственно протянул Толик и первым зачерпнул ложкой борщ. — Ох, и вкуснятина!

Больше никто не проронил ни слова.

Появление Кирилла всколыхнуло и без того напряженную и тревожную жизнь в хате Самойленков. Кто он, этот их Кирилл Носенко? Чем занимается? Почему разъезжает на лошадях? Где был столько времени? Ясно было одно: живется ему хорошо, даже очень хорошо. А разве честный человек в такую годину может жить хорошо? Разве что за счет чьих-то слез и несчастий.

Зачем он снова объявился у них? Пришел, чтобы оскорбить ее, ударить в самое сердце?!

Долгие зимние вечера сменялись короткими весенними сумерками. Каганец уже не жгли, берегли масло. Негромко обсуждали новости, которые тайно приходили с фронта. Кто-то видел листовку, кто-то читал даже «Правду»… Жива наша страна, жива! Не забывают и о них.

Вдруг кто-то постучал в оконное стекло. Тихо, но настойчиво. Заметались все по хате. Прятали мужскую одежду, хлеб, прятались сами. Кто знает, с чем чужой человек приходит к тебе в дом.

Матвеевна отодвинула засов. В дверях появилась лохматая седая голова Сухорука. Зачем это староста к ним в такую позднюю пору? Какая-то худая весть? Потому как где взяться доброй в такие дни. Таня прятала под передником дрожащие руки, молча кивнула на приветствие. Мать зажгла каганец. Сухорук сел на лавку, взгляд его прикипел к столику в углу хаты под фотографиями, где сохли маленькие и большие, выпуклые и плоские бутылочки и баночки — Танина медицина. Холодно поблескивали в тусклом свете каганца кривобокие ножницы, шприцы.

Староста отвел взгляд в сторону, желтым ногтем указательного пальца провел по рыжему припаленному усу.

— А куда твои примаки девались? — спросил насмешливо.

У Тани на щеках вспыхнули красные пятна. Она уловила шорох на печке, занавешенной рядном. Там хлопцы. Но как сказать Сухоруку правду? Хотя он будто и свой человек, но сейчас — староста, самим комендантом поставлен после исчезновения Федота.

— Да что вы, Петр Максимович! Никого у нас нет. — Таня едва сдержалась, чтобы не взглянуть на печку.

Сухорук кашлянул в ладонь, снова тронул ногтем прокуренные усы, будто подбил их снизу. На лице мелькнула усмешка.

— Выручай, Таня. Немецкого коменданта Рейна привезли в управу. Ранило его под Млинками. Там партизаны налетели на село, поквитаться с карательным отрядом…

У Тани в голове все вдруг перевернулось, зашумело, спуталось. Все-таки это правда, что есть и у них партизаны!.. От волнения она оцепенела, утратила способность двигаться, лишь глаза удивленно, не мигая глядели на Сухорука.

Староста прищурил на нее глаз.

— Коменданту скверно, может помереть. Покамест нужно бы его спасти.

Таня даже растерялась.

— Что я должна делать? У меня ничего нет… Никаких лекарств! Даже йод вчера кончился! Везите лучше в госпиталь в Кременчуг.

— Не довезем. Помрет. Тогда фрицы все села тут сожгут. А зима… Куда людям деваться? Млинков, считай, уже нет. Вот так-то. А этих хлопцев, — ткнул на печку крючковатым пальцем, — сейчас же отправьте к соседям. Или пущай идут ко мне. Надо им уже к какому-то делу пристраиваться. Довольно на ваших харчах откармливаться.

Мотря подошла к лежанке, сделала вид, что поправляет на ней рядно. Будто и не смотрела на Сухорука, будто и не слышала его слов. Тихо позвала:

— Сережа, Толя!.. Быстрее. Нужно уходить отсюда.

Таня все еще не могла овладеть собой.

Горят Млинки… Ей не верилось. Большое степное село на трех холмах, среди кудрявых садов. А внизу, в долине, — гладкие плеса двух ставков… Теперь села нет. Как же это?..

— А люди куда же из Млинков? Куда им деваться?

— К нам. Куда же еще? Мы ближайшие соседи. По хатам разберем. А коменданта как-то нужно спасать. Иначе нельзя, Таня. Это важно для людей, которые в Черном лесу. И в подполье. Да надо и беду отвести от села. Вот коменданта уже подвезли.

— Мама, у нас есть еще немного керосина? Принесите лампу!

На столе появилась керосиновая лампа. Мотря зажгла ее от каганца и поспешно исчезла с хлопцами в сумерках.

Во дворе затопали кованые солдатские сапоги. Снимали на одеялах с саней накрытого шинелью человека с пепельно-серым лицом и всклокоченными русыми волосами. Плотно сжатые губы, как у мертвеца, глубоко запавшие глаза, взгляд неподвижный, безразличный, зрачки расширенные, лоб густо покрыт липким холодным потом.

Таня бросилась к Сухоруку, собравшемуся уходить:

— Дядько Петро! Не уходите! Будете помогать. Потому что я… не знаю, как и управлюсь. Я же не врач…

— Помни, Таня, ты спасаешь не его. Этот сдохнет — другого назначат. И вряд ли он будет лучше этого. Ты спасаешь тех людей из Млинков, которые ждут нашей помощи. И еще кое-кого… — Он значительно поглядел на Таню. — Со временем обо всем поговорим.

Раненого положили на расстеленную кровать. Таня откинула шинель. Штанина на правой ноге набухла кровью. Ага, кажется, здесь, ниже колена поперек голенища блестящего хромового сапога рваная дырка.

Зеленый, непривычный для глаза цвет военной формы чужеземца вызывал в душе враждебность. Пришел к нам… Кто тебя звал сюда? Теперь еще и спасай его! Тьфу!

Злость вытеснила отчаяние и страх, в руках появилась твердость и уверенность, которые в такой момент больше всего нужны медику.