Любить не просто - [104]

— Пожалуй, немножко нужно подвернуть… а вот здесь, в талии, убрать. — Его холодные ловкие руки ощупывали ее тело, обнимали. Настороженный взгляд ловил жесты благодарности и ласки, а она…

— Спасибо…

Тащил ее из дома, на народ.

— Пойдем, пройдемся. Ведь это так приятно, когда муж и жена, как два голубка, идут рядком и воркуют.

И они шли. Он наклонялся к ее плечу, прижимал руку, а глазами процеживал встречных, ловил их взгляды и всегда комментировал одинаково:

— Как все завидуют нам, какая мы красивая пара…

Она краснела, опускала ресницы и старалась представить себе, что с нею рядом не этот щуплый, узкогрудый человечек, а кто-то другой. Тот, кто не носил бы ей ни чулок, ни сорочек, кто не заботился бы о сумочках и шарфиках для нее, кто не ждал бы благодарности и не ловил бы взгляды встречных. А был бы просто счастлив. И не кидал настороженно:

— С кем это ты поздоровалась? Он твой знакомый? Почему ты ему улыбаешься?

— Ах, оставь…

— Знаешь, я тебе такой сюрприз готовлю к дню рождения!..

— Чтобы все видели, какая мы красивая пара?..

Щеки ее заливал румянец досады.

За окном шумит дождь.

— Не убе-жишь… Не убежиш-шь… — шелестит ветер.

Тося возражает:

— Убегу!..

— Ха-ха-ха! — хохочет что-то в трубе.

— Уху-уху-х! — вздрагивает от глухой ярости пол.

Тревожно мигает настольная лампа. Гулко стучит Тосино сердце. Она снова прислушивается к чужому голосу.

— Тося, слышишь? Брось ты все. Мы будем счастливы.

— А дети?

— Они… тоже.

— Это невозможно. У них должен быть отец.

— Отец тот, кто отдаст им свою жизнь.

— А ты отдашь?

— Не знаю… Постараюсь…

— Вот видишь. А им нужен отец.

— А тебе — ничего разве не нужно?

— Не знаю. Должно быть, нет.

— Неправда, Тося! Счастье всегда нужно людям.

— Меня и так все считают счастливой.

— И ты — тоже?

— Зачем спрашивать…

— От себя не убежишь, Тося. Не убежишь…

— Я боюсь себя. Боюсь презрения детей.

— Они поймут.

— Это будет не скоро. Дети всегда эгоисты.

— Твоя правда. Они требуют жертв для себя.

— И они по-своему правы: кто дал им жизнь, тот должен отдать и себя. Семя, из которого проросли побеги, отдает им все свои силы.

— И все же — это несправедливо. Родители тоже имеют право на счастье.

— Имеют… Хотят иметь…

…Тося сводит на переносице широкие темные брови и следит за тенями на стене. Потом встает, не спеша набрасывает на себя длинный плащ. И идет в ночь.

Хлопнул ветер калиткой. Захохотал в трубе. И замолк.

НОЧНОЙ ДИАЛОГ

Стучат в дверь. Замерло сердце. Еще не знала, кто это. Но от томящего предчувствия захватило дыхание.

— Простите, это я. Вас долго нет, и я подумал, не случилось ли чего-нибудь. Вы так неожиданно покинули нашу компанию… — В проеме двери светловолосая голова.

— Вы? — Спазма перехватила горло.

— Валя, но почему вы не приглашаете войти? У вас кто-то есть?

— Нет-нет, что вы, Сергей Павлович! Я… Пожалуйста, входите… Я просто не ожидала такого внимания. Садитесь! Вот сюда.

Валентина стояла удивленная, встревоженная.

— В самом деле… У меня такое настроение!.. Но как же вы покинули гостей?

— О, гости сейчас уже в таком состоянии, что им, наверно, не до меня и не до моего отъезда… Но вы что-то сказали о настроении…

Валентина включила настольную лампу, погасила яркий верхний свет, точно он мешал ей. Села на тахту, подальше от гостя.

— Знаете, у меня тоже жуткое настроение. Нет, я не перепил, не думайте… — Гость распрямился во весь рост, расправил широкие плечи.

— А я и не думаю, — улыбнулась одними глазами, лукаво прикрыла их ресницами.

Гость смотрел на нее вопросительно.

— Простите, Валя, у вас же только что была другая прическа. Такие… белые кудри вот сюда, до плеч…

— Ой… Это я сейчас примеряла парик. Сегодня купила, не успела разглядеть хорошенько.

— Парик? — он высоко поднял широкие темные брови.

— Ну да… — в ее голосе скрытая досада.

— Да зачем он вам? Посмотрите на себя в зеркало, какие у вас волосы!..

— А… какие? — шепнула еле слышно.

Пришла очередь растеряться гостю.

— Ну… одним словом… Вам к лицу…

— О, вы умеете говорить комплименты!.. Ну конечно, это вино.

— Что вы! Я не выпил и двух рюмок. Я видел, как вы следили за мной, и подумал, что вам будет неприятно, если я стану пить.

— Сергей Павлович, как… вы это заметили? И зачем… вы так следили за мной?

— Я уезжаю, Валя. На целых два года. А может, и на всю жизнь. Камчатка — не близкий свет. Поэтому… хотелось попрощаться с вами. Ведь когда вернусь, я уже не увижу вас такой. А хотелось запомнить вас именно такой.

— Я никогда не могла и подумать, что вы…

— За это время вы замуж выйдете, смените фамилию. Кстати, на вашем месте я ни за что не менял бы! Белобереза — чудесно! Бе-ло-бе-ре-за… А то какая-то… Жученко. Валя, прошу вас — не меняйте фамилию.

— Как-то странно вы говорите… Нет-нет, не нужно целовать мне руки — я чувствую себя тогда… слишком женщиной. Все это так неожиданно. И потом… какое это имеет значение, Сергей Павлович! Вам не нравится фамилия Жученко! А может, мне нравится? Может, я так хочу?

— Валя, у вас почему-то дрожат руки. Это оттого, что вы обманываете себя. Я вижу… чувствую… Вот он где у меня — ваш дорогой Жученко!

— Чем же досадил вам этот скромный труженик — вам, директору завода? И почему вы так кричите?