Любить кого-то? - [26]
Мне всегда было наплевать на правило "Никогда не проси мужчину тебя проводить, жди, пока он сам предложит". Не просить меня проводить? А как насчет спросить, не хочет ли он меня ТРАХНУТЬ? "Тропикана" не располагала к романтическим чувствам, но, если не обращать внимание на обстановку, сразу становилась приятнее. Вот, например, я знала, что Джек Кэсэди будет в своей комнате с утра; было слишком рано, чтобы куда-то идти, и слишком поздно, чтобы спать. Я позвонила ему под предлогом того, что у меня нет штопора, и попросила помочь. Вино в 9 утра? Гм. Но Джек был очень вежливым и всегда был готов прийти на помощь, поэтому он лично принес штопор ко мне в комнату.
Мы с Джеком считали себя людьми опытными. Разговор, однако, состоял только из улыбок, шуток и намеков, хотя оба мы понимали, что через пять минут займемся любовью. Мы были слишком смущены и возбуждены, чтобы понимать, что говорим. Мы делали все очень мягко, боясь нарушить очарование - прикосновение, сближение, тишина, смех и, наконец, поцелуй, который перевел тела в горизонтальное положение.
Джек был очень хорош в постели. Надеюсь, что его жена, Диана, которую я очень люблю, простит мне такое дурацкое описание, тем более, что тогда они еще не были знакомы. Но у меня также были хорошие отношения с девушкой Мирандой, которая была знакома с Джеком в то время. Миранда также была "знакома" еще кое с кем из техников группы, с Полом Кэнтнером, еще с кем-то... У нас в группе были очень хорошие отношения, мы много времени проводили вместе, поэтому многие из нас хорошо "знали" друг друга. Когда мы вернулись в Сан-Франциско и я рассказала Миранде о происшедшем между Джеком и мной, она только рассмеялась: "Ты поимела его в Лос-Анджелесе, а я поимею в Сан-Франциско, вот и все!"
Ну и ладно.
Не чувствовал ли Джек себя куском мяса, который перекидывают друг другу две сучки-сексистки? Не думаю. Мы тогда не заботились о политкорректности в социальных или моральных вопросах, которая проявилась в Эру СПИДа. Мы все были друзьями, а лучшее, чем можно заняться с другом - секс. Заодно и от венерических болезней лечились вместе...
Много позже Пол Кэнтнер сказал об этом: "Забудьте про "Лето Любви" - его нужно назвать "Золотым веком траха".
19. Пена
Следующим в списке моих любовников стал Спенсер Драйден - хотя я такие вещи не планирую. Мне не свойственно тащить человека в постель сразу после (или даже до) знакомства; мне надо, чтобы все развивалось постепенно. У меня была подруга, которая, увидев человека, который ей нравился, тут же сбрасывала одежду и заваливала его на пол. Я всегда завидовала этой легкости, потому что ценю в мужчине не только внешность. Я хорошо чувствую красоту, но секвойи красивы, а трахаться с ними почему-то не хочется. Вот если у мужика все в порядке с внешностью, мозгами и юмором, тогда гормоны начинают движение. Медленно. Это не какие-нибудь моральные ограничения; просто я, как какой-нибудь восемнадцатиколесный грузовик, трудно разгоняюсь. (Зато потом...)
У Спенсера было хорошее чувство ритма, стучал он неплохо, но супербарабанщиком не был. Он играл так же, как думал, всегда следил за происходящим вокруг, готовый подстроиться под обстановку. (До "Airplane" он играл в ночных стрип-клубах Лос-Анджелеса, где мог часами отстукивать монотонный ритм.) Но лучше всего он чувствовал себя в длинных импровизационных кусках, там было, где развернуться. Хрупкий и изящный, он был не только самым маленьким из ребят (всего 170 сантиметров), но и самым деликатным. Легко ранимый и замкнутый, он мог часами создавать причудливые орнаменты странных песен, которые группа так никогда и не сыграла. В свои двадцать девять он был самым старшим из нас, но казался совсем ребенком. Его большие карие глаза всегда смотрели с легким укором. Вечный аутсайдер. Остальные, казалось, с трудом его переносили, не желая принимать его лос-анджелесскую уязвимость (которую считали лос-анджелесским отсутствием тактичности).
Мне же он казался очень красивым и очень одиноким. Несмотря на печальные глаза, он часто смеялся. Казалось, он смеялся, чтобы не плакать. И у него не было проблем с женщинами, которые хотели одновременно трахаться и нянчиться с ним. Если бы я была такой, мы бы, наверное, продержались вместе подольше.
У нас со Спенсером была общая способность легко забывать о реальности и погружаться в собственные фантазии. Благодаря ей мы и сблизились. Первый вечер "вместе" мы провели в автобусе по дороге в гостиницу. Лил дождь, вокруг был Манхеттен, ребята сзади смеялись и шутили... А мы сидели рядом, склонившись друг к другу, и тихонько шептались, как дети, которые не хотят, чтобы их услышали. Мы становились все меньше и меньше, а сидения автобуса - все больше и больше, а мы прятались за ними от взрослых и разговаривали на собственном языке.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.