Любить и помнить - [32]

В последние месяцы она почти забыла о Джайлзе. Только регулярно приходящие от него письма вызывали у нее уколы совести, но горячая страсть Эда, его близость быстро их залечивали. Джайлз ушел из ее жизни и из ее мыслей. Так она считала до сегодняшней ночи. И вдруг будто кто-то грубо сорвал с ее глаз розовые очки. Она ощутила свою вину за прелюбодеяние, предательство, измену. Она обрела счастье за счет Джайлза, выбросив его из головы и разнежившись в комфорте, от которого успела отвыкнуть за годы лишений. Она виновна в том, что не любит его, а любит Эда, виновна в тысяче мелких предательств. В Литл-Хеддингтоне она была просто женщиной, влюбившейся в мужчину, который ее любил. Здесь, в Лондоне, в этом фешенебельном отеле, в дорогом номере, украшенном оранжерейными цветами, с шампанским во льду, она была шлюхой, как все прочие девки, гуляющие с американцами. В этом отеле полно таких.

Сара знала, что и Эд это понимает. Понимание сквозило в его глазах, в его жестах. И с этим тоже ничего не поделаешь, словами можно только ранить Эда, а это лишь прибавит ей вины. Но она слишком любит его, чтобы заставлять страдать. Одна вина тащит за собой другую...

Напрасно она тогда не написала Джайлзу, не обрезала сразу все нити, связывающие ее с прошлым. Надо было объяснить, что она встретила любовь, что чувство, которое она питала к Джайлзу, было чем угодно, только не любовью, что теперь, поняв наконец, что это такое, зная разницу, она не может, не способна отказаться от своей любви, что она изменилась, преобразилась, стала совсем другой. Да, ей следовало быть честнее и откровеннее. Пытаясь щадить Джайлза, она проявляет жестокость по отношению к Эду. Она заглянула ему в глаза. Да, он все понимает, все. Он читает в ее сердце, как в книге, ничего не может исправить. И никто ничего не может исправить. От сознания безысходности она уронила голову на грудь Эду и разрывалась.

– Что мне делать, Эд? – спрашивала она сквозь рыдания. – Что мне делать?

– Сказать ему.

– Но это убьет его. Страшно подумать, что с ним станет, когда он получит такое письмо.

– Значит, ты все еще любишь его? Если бы не любила, не стала бы так долго сомневаться – писать или не писать. Тогда бы ты действовала решительно.

– Но то, что я чувствую к Джайлзу, совсем не похоже на мои чувства к тебе! Тут совсем другое... Я так отчаянно люблю тебя, Эд, всем своим существом люблю...

– Любовь бывает разная, ее невозможно определить, ей нельзя назначить меру. Одной любовью ты любишь Джайлза – в конце концов ты же была его женой. Другой любовью ты любишь меня. И с той, и с другой надо считаться.

– Но я хочу быть только с тобой. Единственное, чего я хочу, – быть с тобой всегда и навечно. Чем больше я бываю с тобой, тем сильнее этого хочу. Такого с Джайлзом никогда не случалось, но я чувствую себя виноватой перед ним, потому что предпочла любовь к тебе за его счет. Я воспользовалась тем, что он предложил мне, а теперь говорю: нет, мне этого мало, и всегда было мало, я хочу больше!

– Ты хочешь, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Так не бывает, – трезво заметил он. – В каждой схватке есть победитель и есть побежденный. Самый тяжелый случай – когда побежденный даже не подозревает, что его вовлекли в схватку.

– Ты прав. Надо было сразу его известить. Но мне хотелось сказать ему об этом в глаза. Письмо – это слишком жестоко, на мой взгляд.

– Ты не способна огорчать людей, – нежно сказал Эд. – Думаешь, я не заметил этого? Думаешь, и Джайлз этого не знает? Он должен был понять это сразу же, у тебя это на лбу написано. – Он рукой вытер слезы у нее на глазах. – Напиши ему, Сара, пока твое чувство вины не сожрало нас обоих. Ни одна любовь в мире не устоит против разрушительной силы угрызений совести. Если бы это было возможно, я взял бы эту миссию на себя, но такие вещи не делаются чужими руками. Да и ты не захочешь, чтобы я вмешивался, правда?

Сара отрицательно покачала головой.

– Тогда напиши. Сделай это прежде, чем вина парализует тебя и ты будешь пользоваться этим как предлогом...

Она отпрянула, словно от удара.

– Предлогом! Ты называешь это предлогом! Предлогом! – повторяла она снова и снова. – При чем тут предлоги, когда речь идет об адюльтере! Я прелюбодейка! Шлюха! Которую затащили в американский бордель! Которой заткнули рот подачками и которую трахнули за кусок мыла! О каких предлогах может идти речь! Мне нет никакого оправдания. И я прекрасно знаю об этом. Я вела себя как продажная девка, потому что я и есть продажная девка. И мне это совсем не нравится! Мне не нравится, что со мной сталось, не нравится, во что я превратилась. Конечно, идет война. Война все спишет. Это самое главное оправдание. Все можно оправдать войной. Я пренебрегла всеми принципами, в которых меня воспитали, – плевать, ведь идет война! Не стоит беспокоиться, сейчас ничто не имеет значения, потому что никто не знает, что может случиться завтра. К чему задумываться о будущем, которое может и не наступить?

Слезы ручьями текли по ее щекам. Лицо исказилось гримасой ярости. В приступе самообличения она выплевывала слова в лицо Эду.