Любимец - [4]

Ступая по мягкой, юной травке он вышел на берег ручья, рассекавшего дно долины.

Белый шатер молчал, но было ясно, что он не пуст. Эхананан остановился шагах в двадцати от него. Край солнца выплыл над смоковницей и свет хлынул в лицо пастуха. Шум левого и правого холма стих, только голос струящейся воды у левой ноги был слышен теперь.

Шатер безмолвствовал, но Эхананан понимал, что выкликать никого не надо. Там в шатре известно, что противник явился.

Солнце уже по пояс высвободилось из древесной кроны, и теперь уже не только слепило, но и обжигало.

Эхананан встал на одно колено и наклонился над водой, собираясь напиться, и освежить чело. И в этот момент услышал как холм слева от него, и холм справа, вздохнули. Пастух скосил взгляд и увидел в проеме шатра ЕГО. Пот кипел у юноши в бровях, и натекал в глаза, отчего фигура противника была искаженной и сверкающей. Эхананан опустил руку на дно ручья и взял со дна камень величиной с крупный лимон. И медленно выпрямился во весь рост. Хозяин шатра не пошевелился. Пот по–прежнему заливал глаза Эхананану, но он все же смог несколько яснее рассмотреть ЕГО. Это был высокий, но не громадный мужчина средних лет, с волосами до плеч и черной бородой, уложенной кольцами по сирийской моде. Облачен он был в белый хитон, на запястьях горели браслеты. И ОН улыбался. И дружелюбно, и с превосходством. Эхананан почувствовал, что человек этот хорош и светел. Но вместо того, чтобы шагнуть ЕМУ навстречу и поприветствовать, пастух изо всех сил сжал в ладони камень, добытый с ручейного дна.

И тут в воздухе разлился цветочный мед и Эхананан почувствовал приятный холод на щеках и немного в душе. Это ОН сказал.

— Меня зовут Голиаф. Ты утолил жажду тела, юноша, войди ко мне, и я утолю жажду души твоей.

Эхананан вытер пот рукою, но видеть лучше не стал.

— Подойди же ко мне.

И тут пастух понял, что уже начал подчиняться этому голосу и скоро подчиниться совсем.

— Что же стоишь, приблизься!

Эхананан остался на месте.

— Я не буду тебе петь, я не буду тебе играть.

Эхананан не шевельнулся.

— Я предскажу тебе, кем ты станешь.

— Я стану тем, кто победит тебя.

Хозяин шатра тихо засмеялся.

— Ты знаешь слишком мало. Войди в мой шатер и ты узнаешь такое, о чем даже и помышлять не мог.

— Если я убью тебя, этого будет довольно.

— Если ты убьешь меня, ты вечно будешь мучить себя вопросом — зачем я не выслушал его? Что ты теряешь, войди в шатер. И потом, как же ты убьешь меня, разве палкой, но ведь я же не собака.

— А вот как, — Эхаханан одним движением распоясался, и у него в руках образовалась праща. Он вложил в нее камень из ручья и стремительно раскрутил. Сладкоголосый хозяин протянул в испуге руку, было видно, что он быстро говорит. Но пастух, не дожидась, когда он договорит, выстрелил. Камень попал точно в лоб чернобородому, и он сразу же рухнул на спину. Продолжая говорить. Эхананан подбежал к нему, и склонился над телом, встав на одно колено.

— Царь иудейский, ты Царь иудейский. — Шептали губы.

На горе филистимлян началась паника. Те из необрезанных, кто подошел близко к шатру, начали карабкаться вверх по склону к ограде своего лагеря. Напротив, воины Саула широкой, возбужденной толпой неслись вниз по своему склону, размахивая оружием.

— Ты Царь Иудейский. — Шептали губы лежащего, хотя сам он был беспамятен.

Пастух озабочено огляделся, ощупал тело и обнаружил на поясе бородача, под благоуханными греческими одеждами обыкновенный сирийский, обоюдоострый меч. Он был невелик, никак не тянул на три тысячи сиклей по весу, но для задуманного дела годился. Эхананан вытащил клинок из ножен, взял бредящую голову за волосы и несколькими ударами отсек ее. Ионафан, возглавлявший воинов Израиля, бегущих с горы, был уже совсем рядом. Пастух не хотел, чтобы царский сын слышал слова, которые говорит голова.

Эхананан поднял отрубленную голову и показал Ионафану и своим братьям, толпившимся в первых рядах.

— Теперь никто не скажет, что ОН на голову выше любого из воинов Израиля.

Саул ждал Эханана возле шатра. Тот медленно поднимался по горе, неся в вытянутой голове, уже почти не кровоточащую голову. Иоафан шел рядом с пастухом, но все чувствовали, что он все же на шаг отстает от него.

Царь сказал, когда процессия остановилась, и приветственные крики стихли.

— Ты победил Голиафа, как и обещал. Отныне ты будешь называть не Эхананан, но Давид, что значит — любимец!

Приветственные крики вспыхнули с новой силой.