Любимая муза Карла Брюллова - [24]

Лучше подождать. Немножко, пока он сживется с новым чином, пока утвердится в своем положении. И тогда он откроет свое сердце… Но не матушке, а именно государю! Заручится его всемилостивейшей поддержкой, а потом и семейству сообщит о своих намерениях и о том, что они государем благословлены.

Венчание с Алиной и император Александр Павлович в роли посаженого отца грезились Николаю, вдохновляли, ободряли, и он приступил к новой должности, исполненный самых светлых надежд и со всем старанием.

Прошел месяц или два необременительной, приятной, почетной службы, как вдруг один из добрых знакомых и сослуживцев Николая, князь Александр Яковлевич Лобанов-Ростовский, годами изрядно старше его и относившийся к нему с истинно отеческим покровительством, обмолвился, что в Петербург вернулся граф Литта с внучкой своей, прекрасной Юлией Пален, и что на ближайшем балу она появится.

– Говорят, в Италии зело бедокурила, – выразился по-старинному князь. – Половину тамошних синьоров без ума оставила. Что и неудивительно – при этакой красе.

Юлию Пален Николай увидел вскоре и был поражен не столько ее невероятной, воистину ослепительной и всех затмевающей красотой, сколько тем пристальным вниманием, которое она обращала на его персону.

Слов нет, молодой граф Самойлов никогда не был обделен женским интересом, однако ни одна из знакомых ему дам и в сравнение не могла идти по красоте с Юлией Пален. Известие о половине обезумевших итальянцев совершенно не казалось преувеличением, когда она медленно поднимала на мужчину глаза, в которых соблазнительная нега соседствовала с такой буйной страстностью и жаждой жизни, что по сравнению с ней все остальные дамы, приученные смотреть на мужчину равнодушно, томно или в лучшем случае кокетливо, казались пресными и сонными. Чудилось, итальянское солнце разожгло ее кровь, раскалило до кипящего состояния, и этим кипением, этим пламенем Юлия Пален невольно зажигала всех, на кого обращала взгляд.

Так бывает, когда долго смотришь на солнце… потом весь мир кажется тусклым и неразборчивым. Именно это и произошло с Николаем Самойловым, стоило ему несколько раз помериться взглядами с Юлией Пален. А происходило это частенько, ибо графиня Екатерина Сергеевна в переглядки играть им не мешала, напротив – она прекрасную Юлию весьма привечала и из прочих отличала.

Насколько знал Николай, Юлии Пален было двадцать, может быть, чуть больше. Она три или четыре года прожила в Италии ради поправления здоровья, однако на чахоточную – а в Италию вечно все ездили чахотку лечить! – совершенно не была похожа.

Впрочем, Николай совершенно не задавался целью непременно узнать, что за хворь лечила Юлия в Италии. Его вполне устраивала ее жаркая загадочность. А внимание бесконечно льстило.

– А как нынче Пален на тебя таращилась! – молвила однажды Екатерина Павловна. – Тотчас видно, что влюблена. Думала, щека у тебя загорится, таким пламенем ее очи сияли.

Николай безотчетным движением коснулся щеки. У него и в самом деле возникало иногда ощущение, что взгляд Юлии Пален обжигает его.

Вообще, надо сказать, почему-то у всех при мыслях о Юлии возникал в воображении образ открытого, враз благодетельного – и опасного, согревающего – и жгущего огня…

– Эх, будь я на твоем месте – и не думала бы ни дня, ни часу лишнего, а немедля посваталась к такой красавице, – продолжала графиня Екатерина Сергеевна. – Между прочим, состояние у нее – даже нашему не чета. Баснословное!

Николай опустил глаза.

– Что молчишь? – проницательно уставилась на него мать. – Все про свою немочь бледную думаешь? Дитя малое, неразумное! Вот коли не дал Бог ума, слушался бы советов матери да добрых людей!

Николай и тут смолчал и отвернулся, впервые с некоторой растерянностью поймав себя на мысли, что образ Алины и впрямь поблек, а ее «романтическая бледность» кажется просто тусклой.

Странно, отчего это матушка так вдруг заобожала молодую графиню Пален? Она ведь тоже из «привередниц» – в женихах очень переборчива. Вроде бы доходили до Николая слухи, на которые он прежде внимания не обращал: многие к ней мечтали посвататься, пока она по Италиям своим путешествовала, да Юлия и слышать ни о ком не хотела, даже о самых завидных женихах.

А что за «добрых людей» имела в виду матушка?..

Ответ на этот вопрос не замедлил явиться.

– Ну что, ваше сиятельство, граф молодой? – спросил его как-то император, посмеиваясь. – Не надоело холостяковать?

И улыбнулся приветливо и так ласково, что Николай весь засиял в ответ на эту улыбку и это обращение. Всем было известно, что своих флигель-адъютантов император шутливо титуловал в минуты особого расположения и хорошего настроения, готовый рассмотреть любую их просьбу и исполнить ее.

– Как же, ваше величество, конечно, надоело, – поспешно отозвался «его сиятельство».

– А женился бы, коли невесту бы хорошую нашел? – как бы между прочим спросил государь, однако Николай поймал его взгляд исподтишка и понял, что разговор сей заведен неспроста.

Самое время заговорить об Алине и о своей к ней любви! Но Николай вдруг застыдился неведомо чего и слова не мог вымолвить.

– Ходят слухи, будто ты в Москве к меньшой Римской-Корсаковой присватывался, – сказал между тем Александр Павлович, и в голосе его зазвучало такое разочарование, что Николаю немедленно сделалось стыдно, и он в этот миг готов был на все, чтобы возвыситься во мнении императора и угодить ему.