Любимая муза Карла Брюллова - [20]

Даже Юлия была буквально схвачена за руку, когда не устояла перед искушением прихватить с собой прелестное бронзовое зеркальце. Оно было таким маленьким, что Юлия могла видеть в отполированном металле только один свой глаз. Возможно, это было зеркальце именно для глаз.

Проводник умолял вернуть зеркальце и просил прощения у ее светлости, взывая к долгу перед историей, перед грядущими поколениями, которые узнают о том, каков был античный быт, именно благодаря таким мелочам.

– Жаль, что я не приехала сюда лет пятьдесят назад, – сердито сказала Юлия, неохотно возвращая зеркальце. – В Неаполе в Королевском музее рассказывали, что, когда Помпеи начали раскапывать, археологи отправляли в музей только то, что представляло художественную ценность, а все остальное уничтожали. Вот же варварство! Тогда досужие зрители могли набить свои карманы истинными сокровищами!

– О да, это было варварство! – горячо поддержал ученый. – Но все изменилось с того времени, как управляющим стал синьор Ле Вега. Именно с тех пор уже исследованные здания перестали засыпать вынутым грунтом, его начали вывозить за пределы города. Открытые памятники реставрировали, находки, которые не брали в музей, оставлялись на месте для всеобщего обозрения. Именно тогда был разработан план экскурсионных маршрутов. Счастливым временем для Помпей стали годы, когда раскопками заинтересовались синьор Мюрат и его супруга, синьора Каролина Бонапарт!

И тут же гид боязливо хлопнул себя по губам, вспомнив, что названные им персоны – родственники низвергнутого Наполеона, корсиканского людоеда или великого человека – для кого как, – нынче пребывавшего в изгнании на Эльбе, что Мюрат уже покинул сей мир, а его безмерно честолюбивая супруга, некогда носившая титул королевы Неаполя, живет под надзором полиции на вилле Камбо Марцо недалеко от Триеста под скромным именем графини Липоны…

– Не жалей, carissima, – на ухо Юлии шепнул Пачини. – Это зеркальце слишком мало для твоих великолепных очей! Могу поспорить, что у его владелицы глаза были маленькие.

– Может быть, – кивнула Юлия, вмиг подхватывая игру. – Ведь это было детское зеркальце. Собственно, я хотела стащить его не для себя, а для Джованнины…

Пачини смотрел на нее растроганно и благословлял тот день, когда эта красавица спасла его дочь… и пленила его самого.

Джованни Пачини, ученик венецианца Бонавентуры Фурланетто и музыкантов из Болоньи Маркези и Маттеи, был в описываемое время композитором, весьма известным не столько блестящим качеством своих опер, сколько своей плодовитостью. Впрочем, большинство его коллег, Россини, Доницетти и прочие, то и дело заявляли об окончании очередной оперы. Они стремились перещеголять друг друга не столько качеством музыки или сюжетов, сколько стремлением привлечь в театр как можно больше публики, падкой до всего оригинального. Актеры едва успевали разучивать свои партии, а музыканты – привыкать к новым партитурам.

Оперы Джованни Пачини ставили в Милане, Риме, Падуе, Венеции – но не в Неаполе.

А между тем композитор очень любил Неаполь, потому что это был город его юности. Хоть Пачини носил прозвище Pacini di Roma, Пачини из Рима, потому что жил в основном именно здесь и здесь заявил о себе как композитор, все же он частенько возвращался в Неаполь. Пачини мечтал услышать хотя бы одну (а лучше не одну!) свою оперу со сцены Сан-Карло. Но Россини терпеть не мог его самого и его оперы. Напрасно Пачини бомбардировал его просьбами, увещеваниями и даже мольбами. Россини оставлял большинство писем без ответа, и если отвечал, то отказом: репертуар, дескать, переполнен на долгое время вперед.

Репертуар и впрямь был переполнен – операми самого Россини.

Наконец Пачини не выдержал. Он решил сам приехать в Неаполь и убедить директора Сан-Карло поставить новую его оперу «La sposa fedele», «Верная жена».

Он предполагал сражаться только с Россини, однако, словно в насмешку, главным противником его стала именно верная жена – Агнесса Пачини.

Как и всякая итальянка, она хорошо знала свое место в жизни мужа и не претендовала на большее, чем снисходительность. Тем более что была очень пред супругом виновата: сначала долго не беременела, а потом родила девочку. Именно из-за Агнессы в глазах других мужчин Пачини выглядел слабаком: то никак не мог оплодотворить жену, а потом зачал девчонку. Что с того, что Пачини обожал Джованнину? Люди с этим не считались. Правда, снисхождение делали именно потому, что Пачини был композитором, а итальянская публика многое могла простить творцу музыки: и его запоздалое отцовство, и рождение дочери, а не сына, и многочисленные амурные истории, о которых почему-то немедленно становилось известно всему городу, где ставилась его опера: Венеции – так Венеции, Милану – так Милану… Ну а Рим вообще только и жил новостями о бесконечных похождениях Пачини!

Долгое время Агнесса не обращала на это внимания. Пачини с искренней опаской возвращался иногда домой после особенно бурных ночей, однако никогда никаких сцен жена ему не устраивала. Пачини терялся в догадках: то ли Агнесса и впрямь ничего не знает, то ли слишком поглощена своим здоровьем, которое никак не могло поправиться после родов, то ли живет лишь дочерью, а значит, для ревности у нее не остается места в сердце. В конце концов он успокоился и счел себя свободным делать все, что заблагорассудится. И делал… и с веселым сердцем сообщил Агнессе о необходимости поездки в Неаполь.