Любимая и потерянная - [40]

Среди друзей Пегги есть головорезы, способные затеять поножовщину, и она достаточно умна, чтобы их раскусить. Тем не менее они не утратили в ее глазах своей привлекательности. Возможно, даже наоборот. О чем это говорит? Не о том ли, что у девушки есть какой-то вкус к насилию? Его мысль заработала вдруг отчетливо и быстро, он понял, что наконец-то сумел облечь в слова то смутившее его неприятное чувство, которое он испытал, когда Пегги разглядывала статую леопарда в универмаге. Приготовившаяся к прыжку кошка олицетворяла для нее буйную ярость джунглей, и девушка подпала под ее чары. Застыв на месте, она, млея, ожидала, когда зверь кинется и пожрет ее. Наверное, уже тогда у него мелькнуло подозрение, что, подобно тому, как сходятся противоположные темпераменты, это нежное сердечко испытывает порочную тягу к насилию. Если смотреть правде в глаза, то сейчас он получил доказательство, что так оно и есть.

Вздумай он сопровождать ее по этим притонам, где она возбуждает ревность, подозрение, похоть и застарелую расовую вражду, то волей-неволей тоже впутается во все это. Продолжать это — значит позволить любопытству возобладать над здравым смыслом, значит забыть о том, что он приехал в этот город для того, чтобы заполучить место в «Сан». Мистер Карвер, конечно, не сможет позволить себе принять на работу человека, замешанного в скандале. А ведь он всегда мечтал о работе, подобной той, какую ему предлагают в «Сан». И вот он все-таки нашел ее. Сколько долгих лет ожидания прошло после той ночи на пляже Хэвлоков, когда он мчался по дороге, а потом остановился и пробормотал, оглянувшись на темную изгородь: «Ну погодите!» Эту ночь, которой закончилось его детство, он почти всю провел без сна, мечтая о том, как создаст себе имя, чтобы никто и никогда не мог спросить, кто он такой. Он ждал долго, он прошел через множество унижений, но он знал: наступит такой день, когда его способности будут оценены по достоинству. И вот решительный момент наступил. Он может получить свою колонку в монреальской «Сан». Его будут читать. Перед ним откроются новые горизонты. Сейчас, как никогда, ему следует думать о том, что приличествует в его положении, а чего нужно остерегаться. Продолжать знакомство с Пегги, безусловно, неблагоразумно.

Дав себе слово, что он полностью выбросит из головы и девушку, и это сомнительное кафе, он лег в постель и уснул, представляя себе Кэтрин и себя на воскресном ужине в «Ритце» и на приеме у Анжелы Мэрдок. В этом радужном видении он ощущал себя свободным от всех ненужных мыслей и забот и демонстрировал Кэтрин, как высоко он ценит то, что она может ему предложить.

Глава четырнадцатая

Сидя в общей гостиной «Ритца» вместе с Кэтрин, которую ее сегодняшний наряд — бледно-зеленое платье, мексиканские серьги и серебряные браслеты — делал удивительно привлекательной, Макэлпин вглядывался в ее разгоревшееся, свежее лицо, стремясь найти в нем обещание всего, что он мог ожидать от возлюбленной. Все в ней — тон, стиль, склонности — все было именно таким, как надо, как ему нравилось. И он ей нравился, он читал это в ее счастливой медленной улыбке. В беседах с ней он не только находил радость, превосходящую то удовольствие, которое ему когда бы то ни было доставляло общество хорошенькой женщины, в них заключалось для него нечто большее, что явственнее всего ощущалось, когда разговор обрывался и наступала пауза. Это нечто было провозвестником не только тех, знакомых ему восхитительных минут, которые сулила любовь женщины, но и успеха, которого он домогался с детских лет. Как же можно допустить, чтобы кто-то встал между ними и сделал его слепым к ее привлекательности? Он верил, что сможет не думать о Пегги, если сосредоточит все свои помыслы на том, что надеется найти в Кэтрин. Он шутил и смеялся, Кэтрин смущалась и все больше очаровывалась им. Они сидели, сплетничая обо всех приглашенных, которые входили, запорошенные снегом, в меховых шапках с улицы через открывавшиеся в обе стороны двустворчатые двери, и в словах его чувствовалось, что здесь, в Монреале, его интересуют люди именно этого круга. Из вестибюля гости направлялись к большому банкетному столу в ресторанном зале. В отличие от англичан многие французы пришли с семьями, но и те и другие, если они выглядели особо преуспевающими и именитыми, кланялись Кэтрин.

Но вот Клод, метрдотель, с величественностью императора обозревавший свои владения, заглянул в список приглашенных и кивнул Макэлпину и Кэтрин.

— Так-с, мистер Макэлпин, — пробормотал он, отмечая фамилию в списке.

Кэтрин и Макэлпин присоединились к гостям, чинно двигавшимся вдоль длинного стола, на котором стояли горячее жаркое, холодная вырезка, индюшка, цыплята, утки, салаты, дымящееся тушеное мясо в серебряных судочках, грибы, пирожные и конфеты. Если случалось, что двое гостей одновременно протягивали руки к последнему «наполеону», то оба тут же предупредительно отдергивали их, а за их спиной тотчас же слышался шепот внимательного официанта: «Сию минуту принесу еще».

Из всех приглашенных только Макэлпин слишком много пил, слишком усердно ел, слишком громко смеялся. Его лицо пылало.