Любиево - [23]
— Или певички эти, которые и вправду ощущают себя женщинами, а никакими не трансвеститами, просто они по-женски себя чувствуют…
И тут вторая пенсионерка протягивает мне букетик голубых цветочков, что целый день на дюнах собирала. Мелкие такие, может, незабудки. Уж она-то хорошо знает, что делает! Из полотенца соорудила мне платьице и между сисе-чек тот букетик воткнула…
— У этих теток игра такая, договариваются друг с дружкой так одеться, чтобы никто не приставал, чего, мол, в женщин нарядились, но все же в такую одежду, какую женщина порой тоже может надеть на улицу. А под курточкой, к примеру, маечка с глубоким вырезом, и медальончик на грудь повесит, чем тебе не декольте! А на руке браслет, а если кто спросит, так ведь и мужики нынче тоже браслеты носят. А на губы — помаду, но гигиеническую, которая из аптеки… А что помада эта не совсем бесцветная — не наша вина! И уже можно выйти на люди. Бочком, когда никто не смотрит, в туалете все это на себе поправить, подкраситься… Ногти вроде немного длинноваты, но вполне терпимо…
— То есть берг, теткин берг![29]
— Что такое? — вижу, смеются, они, может, даже «Космоса» не читали, но свое знают, кожей чувствуют.
Св. Ролька с Университетской
— Везет же тебе, ты в аспирантуре, везет тебе, ага…
Ролька в читальне изучает катехизис. Уже много лет. Хочет поступить на Папский факультет на Острове Тумском.[30] Впервые я увидел ее в местном теткобаре, когда там уже была дискотека. Длинные волосы, но спереди лысая, взгляд устремлен ввысь, одержимая, вдохновенная, однако в глубине глаз сквозит какая-то экзальтированность. Примерно тогда же всех сразила новость: Ролька сошла с ума! Сошла с ума, и ее поместили на Крашевского, потом на Зегадловича. В эти большие монастыри из красного кирпича, за высокими, до неба, стенами.
И вот пять лет спустя, в «Сцене», в туалете, Ролька стоит перед зеркалом, тряпку какую-то на голову натянула и сама с собою разговаривает:
— Ты прекрасна, я люблю тебя, ты прекрасна, я люблю тебя, чмок, чмок! — И потом в зале: — Теперь все в порядке, осталось только забрать из центра психического здоровья все мои вещи, всех моих плюшевых друзей: — Ролька нервно (ой как нервно!) затягивается сигаретой, отпивает пива и, испуганная чуть больше обычного, возносит очи горе в вечной своей озабоченности: постоянные переезды, а еще ведь надо забрать всех ее «плюшевых друзей» из изолятора, всех ее вылинявших мишек и талисманы, не то выкинут, ничего ведь не разрешили взять. Потому-то и устремляет взгляд ввысь, пожалуй, немного излишне этим напуганная (прочитывается где-то на дне глаз), дым, пиво, наконец веки опускаются, ногти… — Я никуда не хожу, нигде не бываю, я персона нон грата… Вот так!
— Прекрасно выглядишь, а я здесь читаю…
Прошло два года, и теперь я ежедневно вижу Рольку в читальном зале. Подгребает в перерыве, пока проветривают зал. Она вся в подготовке к поступлению, но закатывает глаза (сколько же с этой бюрократией хлопот), а волосы все длиннее, седые уже. Седые. Крашеные. Собранные в торчащий на макушке хвостик, как у маленькой девочки. Когда ее наконец примут на тот Факультет, как пить дать объявят святой! Она и на заставе была первой! И в сауне! Даже сегодня меня спрашивала:
— Ты была в сауне на Зельверовича? И как? — И начинает смеяться, ждет пикантных подробностей. Но вдруг становится серьезной и со страхом в голосе: — Мне надо к моему катехизису, к моим молитвенничкам, к моим картиночкам с овечками, пора в читальню, пока, пока.
Точняк, ее святой объявят на этих факультетах, и быть ей св. Ролькой с заставы, изображенной на картинах с плюшевым мишкой в руке и взором, устремленным ввысь, покровительницей тревог, хлопот и переездов.
SMS от Пауля
Dorogoi vikont! Ekipa* priexal, Tvoja markiza u*e v letnem dvorce priedet karetoi dnem dla vodno-jodnogo le4enija, kak tam la intrigue pomni о shlape
Швед под макияжем
В тренажерном зале подходит ко мне особа, которую я называю «Пани Киска». Худая блондинка, в облегающем, как у фигуристок, черном трико. Только хвоста не хватает! Ловко, как кошка, подкрадывается, ждет, когда я начну упражнения со штангой в маленькой комнате с зеркалами и матами, прислоняется к стене и заводит разговор на тему макияжа. Что я, дескать, так вспотел, аж свечусь весь…
— А пудру вы не употребляете? Понимаете, пан Михал, скажу вам по секрету… Вы столько путешествуете, по всему миру: то в Берлин, то в Цюрих, то в Будапешт… Вы должны такие вещи знать… Что на Западе и мужчины красятся. Не так, чтобы было заметно, но понятно, что накрасился. И ничего не докажешь. Я сейчас сдаю одному такому шведу комнату, у нас работает, в какой-то фирме, шефом.
— Шеф — и снимает комнату? — Я смотрюсь в зеркало над умывальником, действительно, весь лоснюсь, как яйца у кобеля весной…
— Мало ли что, может, еще не дослужился, может, ему наплевать, или у фирмы не получается здесь нормально развернуться… Тихий такой, как будто и нет его. Только нахожу я однажды в ванной фирменный пакет из «Сефоры», а внутри вот что: купил он себе пудру, тушь для ресниц, крем от Кристиана Диора, крем под глаза и что там еще? Крем под глаза, тушь… А, вот — и еще такую кисточку волосяную купил для щек… так там было написано… из волоса китайской козы или что-то вроде этого. В общем, немного купил. А счет аж на четыре тысячи злотых!
Герой, от имени которого ведется повествование-исповедь, маленький — по масштабам конца XX века — человек, которого переходная эпоха бьет и корежит, выгоняет из дому, обрекает на скитания. И хотя в конце судьба даже одаривает его шубой (а не отбирает, как шинель у Акакия Акакиевича), трагедия маленького человека от этого не становится меньше. Единственное его спасение — мир его фантазий, через которые и пролегает повествование. Михаил Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, фельетонист, автор переведенного на многие языки романа «Любиево» (НЛО, 2007).
Написанная словно в трансе, бьющая языковыми фейерверками безумная история нескольких оригиналов, у которых (у каждого по отдельности) что-то внутри шевельнулось, и они сделали шаг в обретении образа и подобия, решились на самое главное — изменить свою жизнь. Их быль стала сказкой, а еще — энциклопедией «низких истин» — от голой правды провинциального захолустья до столичного гламура эстрадных подмостков. Записал эту сказку Михал Витковский (р. 1975) — культовая фигура современной польской литературы, автор переведенного на многие языки романа «Любиево».В оформлении обложки использована фотография работы Алёны СмолинойСодержит ненормативную лексику!
Пьесы о любви, о последствиях войны, о невозможности чувств в обычной жизни, у которой несправедливые правила и нормы. В пьесах есть элементы мистики, в рассказах — фантастики. Противопоказано всем, кто любит смотреть телевизор. Только для любителей театра и слова.
Впервые в свободном доступе для скачивания настоящая книга правды о Комсомольске от советского писателя-пропагандиста Геннадия Хлебникова. «На пределе»! Документально-художественная повесть о Комсомольске в годы войны.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Ольга Токарчук — «звезда» современной польской литературы. Российскому читателю больше известны ее романы, однако она еще и замечательный рассказчик. Сборник ее рассказов «Игра на разных барабанах» подтверждает близость автора к направлению магического реализма в литературе. Почти колдовскими чарами писательница создает художественные миры, одновременно мистические и реальные, но неизменно содержащие мощный заряд правды.
Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.