Люби меня нежно - [46]

Счастье стыдливо. Оно постоянно сопереживает и переживает, что другим хуже, чем ему.

Но его счастье не имело стыда. Оно выпирало с каждым часом, как гнилой нарост, как язва профессионального попрошайки, лелеявшего свою язву и следившего за тем, чтобы она (не дай бог!) не затянулась здоровой кожей.

Вадим вдруг вспомнил, что у него есть тысяча желаний, которые хотелось бы воплотить в жизнь, и тысяча запросов, которые надо удовлетворить.

Рядом с ним сидел призывно открытый мешок с деньгами, из которого можно черпать и черпать.

Да! Теперь Вадим мог ВСЕ!

— Ксюха и вы, девки, тащите его танцевать! — вскричал Александр Михайлович. — Это мне можно сидеть, так как годы уже не те, а вы — вперед!

Девицы вытащили Вадима в зал. Нырнув вместе с ними в танцующую толпу, он окончательно потерял себя. Пульсирующий ритм музыки подчинял, будил что-то первобытное.

— Беги от него, дурачок, — проговорила ему на ухо Ксюха. — Беги и не оглядывайся.

— Почему? — весело удивился Вадим.

— Поверь мне, — сказала она и исчезла, растворилась в толпе.

Он остался один на один с двумя длинноногими сиренами, которые кружились вокруг него, прижимались к нему, мимолетно целовали. Он видел их нескромные телодвижения, и желание разгоралось в нем, как пламя. Глаза его затуманились, подернулись пеленой полного безразличия ко всему, что творится вокруг, кроме одного — этих двух шлюшек, так откровенно зарабатывавших себе на хлеб с маслом.

Он притянул одну к себе и впился в ее полные ярко-алые губы, пахнувшие мятной резинкой и сигаретным дымом.

И тут сквозь эту пелену он увидел Юлю. Она стояла в танцующей толпе и смотрела на него.

Нечто странное, похожее на досаду, шевельнулось у него в душе. Как если бы его, жаждущего, оторвали бы от воды, когда он только-только к ней приблизился.

Потом пришел стыд, а после возникла злость на девушку за то, что она заставила испытать этот стыд. За то, что на мгновение она лишила его упоительного чувства свободы.

Юля стояла и просто смотрела на него. Такая чистенькая, такая правильная, такая понимающая, воспитанная на Чехове и Пастернаке, морщившая свой хорошенький носик, если читала или слышала неприличное слово, говоря при этом: «Какая пошлость», теперь она раздражала его.

Вадим угадывал ее изумление, ее непонимание и искреннее нежелание верить своим глазам.

— Девчонки, сопровождайте меня вон туда, — кивнул он в сторону Юли. — Надо кое с кем поговорить.

Троица приблизилась к девушке.

— Привет! — широко улыбнулся Вадим и сделал попытку ее поцеловать.

Она отстранилась.

— Ты вовремя, — продолжил он весело, как ни в чем не бывало. — У нас самое веселье. Кстати, познакомься! Это… Черт, я не помню, как их зовут! — засмеялся он.

Юля покачала головой.

— Да, вижу, у вас тут очень весело.

— Присоединяйся!

— Нет уж, спасибо. Я приехала только затем, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. У вас… с отцом, как я посмотрю, установилось полное взаимопонимание. Рада за вас.

— Все действительно закончилось. Наши проблемы улажены! Да, девчонки? Все хорошо, прекрасная маркиза…

— Боюсь, все только начинается, — проговорила Юля печально. — Ладно, я пошла. Желаю вам хорошо повеселиться.

Она повернулась и вышла из зала.

Хорошенькая, миленькая, интеллигентная…

Вадим зло прищурился ей вслед. Она понятия не имеет, что такое настоящий мир и настоящие проблемы. Всю жизнь прожила под крылышком у родителей, и даже теперь, зарабатывая второе высшее образование на заочном, она не знала этих вечных студенческих головоломок — деньги, жратва, спокойный сон. Надменная идиотка, придумавшая для себя удобную позицию мраморной статуи! С этой позиции так удобно осуждать и презирать тех, кто внизу!

Вадим оставил своих пассий и пошел за ней. Через яркий освещенный коридор, вниз по ступенькам на улицу…

— Подожди!

Она обернулась. В глазах огонь и слезы.

Ее вид остановил поток бурных слов, которые хотел обрушить на нее Вадим.

— Да, Вадик, у тебя что-нибудь еще? Что-то важное? — с горьким сарказмом спросила она.

— Я хочу, чтобы ты осталась со мной, — хмуро сказал он, стараясь твердо стоять на ногах.

— Зачем?

— Разве то, что мы были вместе, ничего не значит?

— Может быть, это когда-то что-то значило. Во всяком случае, мне так казалось. Теперь нет.

— Я теперь другой человек. Смотри, что у меня есть… — он вытащил из кармана пачку купюр. — Мы сможем жить, как люди… Как нормальные люди, Юлька! У меня теперь будут деньги… Много денег! Блин, даже ты столько не видела!

Купюры упали на грязный тротуар.

Она проследила за их полетом и усмехнулась.

— Другой человек? Кажется, ты всегда таким был. Просто я этого не замечала, Вадик. Или не хотела замечать.

Юля снова повернулась, чтобы уйти.

— Ты меня хочешь обидеть, да? — с пьяным негодованием поинтересовался он. — Ты меня хочешь обидеть?!

— Я не знаю, где ты, Вадим. В какой стране ты бродишь, в каких жутких джунглях путешествуешь. Я не знаю, где ты настоящий; где тот Вадим, которого… который мне дорог. И я не верю, что ты на самом деле думаешь, что стал счастливее.

Она понимала, что говорит сейчас в пустоту, отчаянно пытается докричаться до человека, находящегося далеко от нее. Она пыталась объясняться с человеком, который слышал и не слушал, видел и не хотел обращать внимания, хотя это было так просто — помнить об их общем СЕКРЕТЕ. Стоило только помнить о нем. Но он, видимо, забыл. Забыл так же, как и имена своих новых подружек. Если он их вообще знал…