Люби меня нежно - [26]

Мужчина подошел к двери и заглянул в коридор. Спустя некоторое время в палату вошел еще один человек. Он тоже был в накинутом халате. Лет сорока — пятидесяти, с небольшой аккуратной бородкой на полном лице.

Этот человек кивнул молодому и медленно приблизился к постели Светланы Владимировны. Молодой немедленно вышел, но его тень была видна на матовом стекле.

— Ну, здравствуй, Света, — просто сказал он, присаживаясь на стул и складывая руки на груди.

Возможно, именно по этому жесту она и узнала его. И еще по голосу.

В тот же миг все забытое, тщательно скрываемое, запертое в глубине души всколыхнулось в ней, подступило к горлу, застлало слезами досады глаза.

— Вижу, узнала, — усмехнулся в усы мужчина.

— Саша? — робко отозвалась она.

— Что, я так изменился?

Да, он изменился. Стал полнее, холенее. Она увидела на его пальце дорогую печатку с ярким камешком, заметила костюм из очень дорогой ткани. Но это был все тот же Саша. Все тот же злой, холодный блеск в глазах, все те же покровительственные интонации в голосе, все тот же снисходительный поворот головы, те же скрещенные на груди руки. Бывший муж хоть и постарел на двадцать лет, но черточки двадцатилетнего заводского парня остались.

— Как живешь, Света?

— Не жалуюсь, — произнесла она, ощущая нечто похожее на страх или беспокойство самого неясного свойства, какое бывает у животных перед землетрясением.

Бывший муж нес в себе непонятную, неосознаваемую угрозу. Возможно, в этом были виноваты воспоминания. Она и хотела бы все забыть, но проклятая память оставляла в себе исключительно неприятное. И с этим ничего нельзя было поделать.

— Не жалуешься? — пытливо заглянул он ей в глаза. — Что так? Сейчас все жалуются. А у тебя, как я вижу, есть основательный повод для жалоб.

— Возможно, но тебе я не стала бы жаловаться, — ответила она, не в силах подавить в себе ту сопротивляющуюся из всех сил девчонку, какой она была двадцать лет назад.

Мужчина снова усмехнулся.

— А ты все такая же. Как невоспитанная, дикая собака. Ее лупишь, а она все равно норовит укусить.

— Тебе виднее. У тебя, Сашенька, большой опыт по воспитанию диких собак. Но ты все же не прав. Я изменилась. Стала спокойнее. И умнее.

— Спокойнее? Умнее? Качества довольно спорные. Спокойным человек может быть только в гробу. Что касается ума… Сомневаюсь, что ты приобрела хоть чуть более того, что ты имела, когда меня бросила.

— Ты пришел, чтобы оскорблять меня?

— Нет, просто разговор у нас такой странный получается. С перчиком. Все забыть не можешь…

— Плохое трудно забывается, — ответила Светлана Владимировна. — Впрочем, я давно тебя простила. Кто старое помянет, тому глаз вон, правда?

— Ты меня простила, — констатировал он задумчиво. — Весь вопрос в том, простил ли я тебя.

Она напряглась, сжалась в душе, как будто почувствовала запах гари. Горькой свежей гари, доносящейся от невидимого огня.

Саша наклонился к ней и заговорил, понизив голос:

— Успокоилась, да? Умной себя считаешь? В этом твоя беда, Света. Посмотри на себя. Кто ты есть? Кто ты такая? Стареющая, блеклая баба, которая никому не нужна. Ты и член-то видела всего пару раз в жизни. Мой и того ублюдка, что тебе сынка твоего состругал. — Как и много лет назад, он схватил ее за подбородок сильными пальцами. — А теперь подумай, кем ты могла бы сейчас быть, если бы не твой поганый норов? Ты жила бы во дворце, построенном по последнему слову архитектуры, с прислугой и всеми причиндалами. Общалась бы с известными людьми, имела деньги, о которых ты сейчас только мечтаешь и которых у тебя уже никогда не будет! Ты сдохнешь в нищете, жуя хлеб и молоко на свою пенсию, дура! Посмотри! Посмотри на себя! Ты же ничто! Меньше чем ничто! Ноль без палочки! Идиотка!

Он, с силой и ненавистью дыша ей в лицо, отбросил ее на подушку.

Света усилием воли сдержала слезы, продолжая смотреть на него.

— Да, двадцать лет назад ты преподала мне урок. Урок, который я запомнил. Что бы ни случилось, как бы громко ты ни упал на землю, всегда можно подняться на ноги. Всегда можно вернуть то, что принадлежит тебе. Это уже мой вывод.

— Зачем ты нас нашел? — дрожащим голосом спросила она.

— Хороший вопрос. Ты ведь считаешь себя умной, верно? Догадайся. Что, не получается? Двадцать лет назад я потерял жену. Не прошло и года, как она родила мальчика. Здоровенького, красивенького мальчика 3.600… Что, опять не можешь понять? Тогда я тебе сам скажу. Ты — стерва и шлюха. Была бы мордой покрасивее, ложилась бы под каждого встречного поперечного. Вот я и подумал: неужели нет такого средства, чтобы показать тебе твое место? И я решил: есть! Есть это средство! Я тебя уничтожу. Сотру все, что ты любила, в порошок. И особенно сынка твоего дебильного. Нет. Вас никто пальцем не тронет. Мне криминал не нужен. Все получится само собой. Я заберу его у тебя. Вырву с корнем, искалечу и растопчу. А значит, растопчу тебя. Я заставлю его корчиться, вздрагивать от каждого шороха, доведу его до того, что он плюнет тебе в рожу и сдохнет, так и не узнав, что случилось. А ты, моя хорошая, отправишься вслед за ним, верно?

По ее щекам текли слезы. Она покачала головой и сказала: