Люби меня нежно. И сердца боль - [27]

— Сколько же в тебе злобы, Сашенька. Ты вырастил эту злобу, как ядовитый гриб. Мне жаль тебя. Сейчас, даже несмотря на все свои деньги, ты, вероятно, очень несчастлив…

— Господи, ты такая же безмозглая корова, какой и была! — воскликнул он с ненавистью и встал, отбросив стул. — Или ты думаешь, что я не сделаю то, о чем говорю? Так вот, уверяю тебя, сделаю. Меня многие обманывали, но так, как ты, еще никто. Поэтому ты получишь то, что заслужила.

Он решительно направился к двери.

— Саша! — окликнула она его. — Это ведь твой сын, Саша…

Он замер и оглянулся.

— Неудачный ход, моя дорогая. Ты не спасешь его таким образом.

— Это правда.

— Какая правда? Твоя? Впрочем, тебя можно понять. Ты скажешь все, что угодно, лишь бы спасти своего выродка. Все дело в том, что у меня не может быть детей. Не могло и не может, — засмеялся он недобрым смехом.

— Послушай меня, Сашенька. Это твой сын. Твой! Я уже была беременна, когда уходила от тебя.

— Ценное напоминание. Нисколько не сомневаюсь, что ты была беременна. Но только не от меня, — покачал головой мужчина. — У нас полтора года не было детей. И вдруг — бац! — у тебя появляется ребенок! Что, святым духом надуло, овца ты безмозглая?! Хоть из меня не делай дурака!

— Саша, если ты хоть чем-то навредишь Вадиму, я не знаю, что сделаю с тобой. Учти это. Я не оставлю тебя в покое. И если придет время уйти, я и тебя с собой заберу.

Но он не дослушал ее. Вышел в коридор, хлопнув дверью так, что проснулась старушка, прошамкавшая беззубым ртом:

— Ходють, ходють, ни днем ни ноччу няма спакою… Ох, Господи, Господи, мама моя родная, як тяжка на гэтым свете…

Как никогда, Светлана Владимировна была согласна с этим. Этот мир ставил на жизненном пути каждого человека нелепые, ужасающие, несправедливо сложные препятствия, которые с каждым годом все труднее и труднее было преодолевать. Будь то учеба, отношения на работе, соседи, толкучка в общественном транспорте, нищенская жизнь на зарплату или собственный организм, который предательски отступает перед старостью. Да, вот уже и морщины на лице, и утром тяжело вставать, и где-то внутри что-то безвозвратно отмирает, а душу охватывает паника: «Боже! Скоро мне будет пятьдесят!».

И вот теперь явилось новое препятствие — призрак, которого она боялась все последние двадцать лет, настиг ее, дохнул смертным ужасом в лицо, обжег ядом ненависти, да так и остался точить душу и отнимать силы.

Она больше не сомневалась в том, кто виноват в проблемах сына. Его собственный отец губил его, придумав какой-то изощренный план.

Ах, только бы она могла поскорее отсюда выйти, чтобы защитить его!

* * *

Яростно отбросив белый халат на пол, Александр Михайлович быстро шел по коридору к лифту. За ним едва поспевал телохранитель, придерживая под мышкой кобуру.

Лицо Александра Михайловича отражало не просто гнев. Это была темная, угнетавшая его самого ярость. Но эта ярость одновременно пьянила. Никогда за последние годы он не ощущал себя таким бодрым, таким активным, таким полным жаждой действий. Такое состояние было у него только в начале пути к богатству. Только тогда он испытывал такой яростный азарт.

После развала Союза Александр Михайлович Краев начал с посреднической деятельности по продаже цветного металла за рубеж. Темные деньги поплыли сначала тонкой струйкой, а потом, когда Александр Михайлович создал несколько своих посреднических нефтегазовых фирм и фирмочек, деньги хлынули рекой. Раньше такие деньги он бы назвал безумными, потому что представить себя их владельцем мог действительно только безумец.

Потом была приватизация, когда за сущие гроши можно было скупать в России все, включая депутатские голоса.

Бизнес рос. Хоть Александр Михайлович старался держаться в тени, но проклятые телевизионщики долгое время не оставляли его в покое. От них пришлось прятаться за границей. Но вскоре и туда добрались вставшие на ноги российские телекомпании. Олигархом его не называли, но робко и нечасто упоминали в одном с ними списке.

В политику он не лез. Какие бы ни стояли за тобой деньги, стоило только появиться в свете юпитеров, журналистские ищейки немедленно бросались в архивы, рыскали по забытым документам и являли миру очередные сенсации.

Это было опасно и неприятно. Конечно, ужасно неприятно затыкать своими собственными заработанными деньгами разверстые в разоблачительном крике рты.

К этому времени на заграничных счетах у него было столько средств, что дальнейший бизнес напоминал зарабатывание денег ради самих денег.

Продав свои фирмы, компании и кое-какую бросавшуюся в глаза недвижимость, Александр Михайлович стал баснословно богат. Это было неприличное богатство, довлевшее над ним состояние, хотя он даже сам себе в этом не хотел признаваться.

Заграница, как бы ни расписывали ее прелести, была до ужаса, до отвращения скучна своей размеренностью, своими законопослушными, как овцы, гражданами, своей чистотой, предусмотрительностью, глупыми магазинными улыбками, своими чистенькими политиками, словно их разводили в какой-то стерильной оранжерее.

Без особого труда Александр Михайлович купил в Подмосковье огромный участок с лесом и построил там дом. Пришлось, конечно, кое-кому позолотить ручку, но после этого его соседом стал представитель власти, которого охраняли доблестные милиционеры, что было очень удобно для Александра Михайловича — дополнительная защита никогда и никому еще не мешала. Он не боялся разборок и пули киллера, так как успел свернуть все дела, и теперь никого не стеснял на неспокойных рынках страны. Но чем черт не шутит? Мало ли кому он в прошлом дорожку перебежал?