Люба, Любочка, Любовь - [7]

К ночи все кое-как успокоились. Польза от скандала была лишь одна: я ничего не рассказала о том, что нас закрывают, а мама не заметила, что я от нее что-то скрываю.

III

Меня продолжала терзать дилемма: уйти в другое место или остаться и попробовать завоевать мужчин? Если, конечно, они придут к нам в салон и будет кого завоевывать. Мамин внутренний локатор засек мои сомнения.

— Что с тобой происходит? — спросила она меня, когда мы пару дней спустя мыли вечером в четыре руки посуду.

— Да все нормально, — я обреченно попыталась уйти от разговора.

— Не ври. Уж я тебя как облупленную знаю. Последние дни сама не своя.

— Тебе кажется.

Мама с минуту помолчала, затем шепотом осведомилась:

— У тебя кто-то появился?

Ясно, по ее мнению, это самое страшное, что может произойти в моей жизни.

— Ровным счетом никого.

— Тогда почему нервничаешь? Пришлось рассказать. Все равно через неделю нас в отпуск выпихивают.

Теперь занервничала мама.

— Очень неудачно! Нет, конечно, то, что мы сможем все праздники провести на даче, замечательно.

— Мама, у Васьки в промежутке школа.

— Справку возьмем. Ребенку полезно побыть на воздухе. Вот только… отпуск-то тебе оплатят?

— Две недели, а остальные две — за свой счет. Мама нахмурилась.

— Вот это плохо. Перед самым летом! Сколько раз тебя уговаривала хоть понемногу откладывать.

— С чего откладывать? Мы все проживаем!

— По кафе надо меньше ходить.

— Мама, кафе мне обошлось бы в сто пятьдесят рублей, да и их платить не пришлось. Я ведь уже говорила: Равиль угощал.

— А прошлый раз ты сама платила. Туда сто пятьдесят, сюда сто пятьдесят. А за год на эти деньги, если суммировать, пальто можно ребенку купить или туфли. А у тебя все деньги сквозь пальцы как вода утекают. Теперь вот нужда пришла — и нет ничего. Хорошо еще мы с отцом живы-здоровы и пенсиями своими не разбрасываемся.

Я молчала. Мое транжирство — любимый конек мамы. Они с отцом уверены, что я прожигаю жизнь. И хотя на самом деле именно я практически содержу все семейство, возражать бесполезно. Ну невозможно ей объяснить, что я-то совсем не пенсионного возраста! Мне надо и выглядеть прилично, и с людьми поддерживать отношения. А все это траты, траты и траты! Хотя, в общем, и трачу-то я на себя самый минимум. Так ведь нет: зачем ты новые брюки купила, могла бы и в старых еще походить, у тебя их целых три пары! А то, что в одних холодно, другие протерлись, а еще хотя бы одни нужны на смену… Подумаешь, заштопала бы, под халатом на работе все равно не видно, а в остальном еще вполне целая вещь. Вот и весь разговор. Мама хочет, чтобы я жила точно так же, как она когда-то с отцом. Но времена изменились. Не могу я круглосуточно носить байковый халат! Даже в воскресенье.

— Ну что ты молчишь?

— А что отвечать. — Сдерживая негодование, я втирала его полотенцем в тарелку.

— Ты должна серьезно задуматься о своей жизни. В твоем возрасте пора научиться нести ответственность за то, что делаешь.

Я пребывала на грани взрыва.

— Слушай! — Мама застыла над раковиной с чашкой в руке. — А ты уверена, что после ремонта у вас салон останется?

— Фомич обещал. Думаю, не врет.

У мамы округлились глаза, и она громким шепотом спросила:

— А не боишься, что он хочет превратить его… ну, в неприличное заведение?

Злость мою как рукой сняло. Теперь меня разбирал смех.

— В бордель, что ли?

— Тише, тише, — шикнула на меня мама. — Васька услышит.

— Да она в школе гораздо хуже слова слышит. А бордель, между прочим, слово вполне приличное и даже литературное.

Мать замахнулась на меня полотенцем.

— Нет, — продолжила я. — Если бы он собирался бордель организовать, нас бы точно всех уволили и набрали молоденьких.

— А вдруг он такой… специализированный. — Она снова понизила голос до шепота. — Для извращенцев.

— Ну спасибо тебе на добром слове! Оказывается, я уже пригодна только для обслуживания извращенцев.

— Не говори чушь! Я совсем о другом. Вот превратят вас…

И, сделав короткую паузу, она беззвучно, одними губами добавила:

— В сексуальных рабынь.

Кажется, я знала, откуда ноги растут: мать с отцом желтой прессы начитались.

— Ма, но я же не в Турцию и не в Эмираты уезжаю. Здесь трудиться остаюсь. Не вернусь домой, заявишь в милицию.

— Тебе бы хиханьки да хаханьки. А влипнешь в историю, нам тебя вызволять. И ребенок на кого останется? И так, считай, почти сирота. При живом-то отце!

Еще одна мучительная для меня тема! Мой бывший муж, отец Василисы, с которым я сочеталась браком, вопреки родительской воле и благословению. Ну и, естественно, они оказались правы. Через год после рождения дочери мы с ним расстались. Мой бывший растворился на необъятных просторах нашей родины. Вполне, впрочем, не исключаю, что он живет и в Москве. Только я с тех пор, как он исчез с моего горизонта, о нем ничего не слышала. И уж, разумеется, он никак не помогал мне растить ребенка. Правда, я и не претендовала: с глаз долой, из сердца вон. Так уж вышло. Против судьбы не попрешь.

Хотя иногда мне кажется, что роль судьбы в данном случае сыграли мои родители. Живи мы с моим бывшим отдельно от них, глядишь, и у нас сложилось бы, и у Васьки был бы отец. Не таким уж он чудовищем был, как я теперь понимаю. Однако, когда на каждый, пусть самый ничтожный его просчет, обращают внимание, поневоле начинаешь реагировать. Особенно когда ты беременная или у тебя маленький ребенок. Без того вся на нервах. Слово за слово, и начинаются бесконечные выяснения отношений, копятся обиды, и любовь куда-то уходит.