Лытдыбр - [75]

У войны – другие правила.

Человеку, который ходит сюда воевать свою личную информационную войну, безразлично, кто повёлся на его реплики.

Даже если никто – это его не смутит, не остановит и не расхолодит. На войне как на войне: если одна атака не удалась – тут же начинается следующая. И так до полной и окончательной победы. Или гибели.

Я не хочу в этом ЖЖ законов военного времени.

Я не хочу, чтобы комментарии к любому посту превращались в сплошную зону АТО в интернете.

Я против навязывания мне и всем моим читателям украинской повестки как единственно возможной в обсуждении гомеопатии или кино.

Я против однотипных комментариев, начинающихся со слов: “У вас в России…”

И мои правила обязательны к исполнению для тех, кто желает участвовать здесь в обсуждении.

Поэтому призываю украинских комментаторов проявить сознательность.

Пожалуйста, прекратите информационную войну в этом журнале. Для обсуждения вопросов, связанных с Украиной и Крымом, есть посты, посвящённые этой теме.

Держите себя, пожалуйста, в руках. Перестаньте устраивать здесь зону АТО.

[04.02.2017. “Диалог о соцсетях” с Александром Цыпкиным]

Сила социальных сетей тотально бесконечна. Отдельно взятого человека можно уничтожить, расплющить, дискредитировать, сделать нерукопожатным, изгоем, парией. Можно собрать много денег. Можно собрать много людей на демонстрацию или флешмоб. Сила социальных сетей очень велика – и непонятно, где её потолок. Но в качестве инструмента, которым один человек непрерывно манипулирует волей миллионов, социальные сети использовать нельзя. Они для этого не годятся.

Социальные сети и революции в арабских странах

[27.02.2011. Эхо Москвы]

Я не слышал ни от кого из людей, вышедших на площадь Тахрир в Каире, что о существовании этой площади или о существовании на ней каких-то антиправительственных выступлений они узнали из твиттера или фейсбука. То есть, наблюдая за тем, что происходило в Египте, мы не имеем данных, что, если б не твиттер, они никогда не узнали бы, что в стране революция, не пришли бы и не выступили.

У нас есть противоположного характера данные – о том, что, испугавшись революции, власти Египта выдали предписание пяти национальным операторам интернета прекратить доступ, рассчитывая, что это уменьшит протестную активность. Как мы знаем, после того, как они закрыли доступ в интернет, на ту же площадь пришло два миллиона человек. То есть египетские власти показали обратный пример: отключение социальных сетей не может ни ограничить протестную активность, ни положить ей конец. Очень полезный эксперимент, потому что он сэкономит хлопоты другим диктаторским режимам, которым захотелось бы таким способом обеспечить неприкосновенность своих кресел.

Мы в нашей жизни видели пару-тройку революций и социальных потрясений, начиная с восстаний Спартака, Степана Разина, Емельяна Пугачева, Октябрьской революции и так далее, которые произошли безо всякой помощи социальных сетей. Я не думаю, что в связи с появлением социальных сетей, или мобильной связи, или телефонной связи массы стали так изнеженны, что теперь их без специального приглашения в твиттере не улицы не выгонишь.

Существует две группы сторонних наблюдателей, которым естественно преувеличивать значение социальных сетей в организации протестов и революций. Это, с одной стороны, местные силовики, которые считают правильным вводить ограничения, вводить контроль за сетью, и поэтому будут сильно педалировать эту тему и говорить о той угрозе, которую представляет интернет для власти и законопорядка. Это касается и российских силовиков, потому что у нас неделя не проходит без того, чтобы какой-нибудь чин ФСБ, прокуратуры или МВД не заявил бы, что в интернете свили гнездо террористы, которые используют его для своих подрывных террористических целей. Это люди со своей повесткой дня, со своими целями и задачами, они делают из интернета жупел и страшилку. А с другой стороны, есть группа людей, которые заблуждаются вполне добросовестно. Это иностранцы. Потому что в ту минуту, когда в Египте отключили интернет, естественно, количество постов с хэштегом “Egypt”, если говорить о твиттере, не только не уменьшилось, но сильно увеличилось. Просто это были посты от людей, которые находятся не внутри Египта, а снаружи, но которым хочется об этом поговорить. С их точки зрения, твиттер – это некоторое главное место, где происходят египетские события. И неважно, с участием египтян или без.

Фейсбук, твиттер, другие социальные инструменты играли важную психологическую роль для осознания того, что существуют какие-то независимые от власти и от контролируемых государством коммуникативных каналов люди в Египте, которые высказываются, у которых есть собственные взгляды и собственная активность. В частности, страница, которую создал Ваиль Гоним, египетский менеджер Google: это было фейсбучное сообщество, в которое записались 65 тысяч человек. После того, как он его создал, он отправился в египетскую тюрьму, где просидел с завязанными глазами две недели. Очевидно, что его пребывание под арестом или созданная им до ареста страница не в состоянии были повлиять на события, которые происходили, пока он там сидел, но он стал символом египетской революции – не знаю, как для египтян, но однозначно для тех людей, которые смотрели на эту революцию снаружи.