Лытдыбр - [226]

А вот гипотеза о том, что любому фонду нужно или зачем-то выгодно увеличивать объёмы привлекаемых средств – от банального непонимания некоторых простых вещей. Фонды – очень разные. И лишь немногие из них хорошо заточены на бесконечное масштабирование – на то, чтобы, начав с распределения отдельных сотен тысяч, перейти к управлению миллиардными потоками. Такие фонды есть, на рынке они видны невооружённым глазом, и смею вас уверить, что для их роста “партизаны” ни малейшей угрозы не представляют, потому что этот рост обеспечивается двумя факторами: медийной поддержкой и крупными корпоративными бюджетами. “Партизаны” с их СЕО и СММ-потугами не вытеснят крупнейшие фонды ни из газет с телевидением, ни из сметы корпоративных расходов крупного бизнеса на благотворительность. Но самое важное даже не это.

Как замечательно объясняется в книге Re: Work, далеко не каждая даже коммерческая компания обязана стремиться вырасти из мелкой в крупную. Для любого предприятия, как и для любого живого организма, существует его оптимальный размер, превышение которого сопряжено с серьёзными рисками потери управляемости. В бизнесе, поскольку он заточен на увеличение прибыли, масштабирование иногда бывает неизбежно (хотя существует вели[194] кое множество мелких частных сервисов, которым оно противопоказано). Но в благотворительном сегменте ничего подобного нет. Основная масса фондов создана маленькими группками единомышленников, и пропускная способность такой организации в первую очередь диктуется размерами и возможностями этой небольшой команды (для которой занятие благотворительностью зачастую является не основной работой, а общественной нагрузкой). Когда я читаю на сайте “Русского фонда помощи”, что с начала 2015 года они собрали 1.172.154.043 рубля, а фонд “Подари жизнь” за тот же период привлёк 717.204.489 рублей пожертвований, то я понимаю, что эти суммы превышают сборы “Помоги. Орг” за все 10 лет его существования. Но это совершенно не обессмысливает ту работу, которую мы эти 10 лет ведём. Если бы завтра на головы четырёх штатных сотрудников “Помоги. Орг” свалился такой бюджет, который Русфонд или “Подари жизнь” распределяет за месяц, одно обслуживание этих сумм потребовало бы таких сил и финансовых компетенций, которых у нас в команде отродясь не бывало и не предполагалось. Количество и денег, и проектов, которые одновременно могут находиться в работе у “Помоги. Орг”, конечно, сильно выросло с 2005 года, но это постепенный, органический рост, связанный с внутренним ростом производительности. Если б нам в “Помоги. Орг” показалось, что мы можем и хотим управлять бюджетами принципиально иного порядка, то всю необходимую для этого структуру пришлось бы отстраивать заново и с нуля, а на выходе мы вместо маленького проекта семейного типа получили бы крупную финансовую корпорацию, с отделом кадров, сложной бухгалтерией и бог весть со сколькими ещё атрибутами, о которых мы 10 лет не думали и ещё 10 лет не захотим…

Благотворительные фонды берут на себя функции Государства

Во-первых, в мире не существует ни одного государства, которое было бы в состоянии покрыть все социально-медицинские нужды своих жителей из бюджетных средств. В частности, потому, что по мере прогресса медицины больных в развитом обществе с каждым годом становится всё больше. Сегодняшние больные – это те люди, которых 10–20 лет назад не умели лечить, и они просто умирали от тех диагнозов, с которыми теперь годами живут и получают медицинскую помощь. Так что сферическое государство в вакууме, которое нашло денег, чтобы лечить абсолютно всех, на выходе получает с каждым годом всё более значительную экономическую нагрузку по социально-медицинской линии. А резиновых бюджетов ни кейнсианцы, ни монетаристы пока не изобрели.

Во-вторых, не все страны умеют лечить все болезни. Тема “лечение за рубежом” – это история не только про российских детей, которых отправляют оперироваться в Израиль, Германию, Индию. Это ещё история про миллионы бывших советских граждан, постоянно или временно проживающих на территории России. На них у Минздрава нет никакой квоты – так же, как у властей Израиля, Германии и Индии нет квоты на лечение детей из России. А эти дети лежат в любой московской и питерской клинике, в одной палате с местными. Для врачей они – такие же пациенты, врач не делит людей по цвету паспорта, и ему нужно, чтобы ребёнок смог получить назначенное ему лечение. Разумеется, те фонды, в уставе которых не прописаны ограничения по гражданству подопечных, в этом случае приходят на выручку. И, пожалуйста, не надо рассказывать, что пусть они едут обратно в свою Белоруссию и там лечатся. На счета российских благотворительных фондов поступают вполне ощутимые суммы от иностранных жертвователей – причём не только от наших бывших сограждан, но и от людей, которые по-русски не говорят, просто знают о наших бедах и считают уместным помочь. Причём это не какой-то новый тренд: первая учреждённая в России неформальная благотворительная организация, выйдя в интернет в 1998 году, довольно значительные средства получала от некоей инициативной группы итальянцев. Которые были, скорее всего, не богаты, зато имели опыт правильной организации благотворительных сборов. Поэтому они жертвовали не импульсивно, как это принято в России, а ежемесячно переводили фиксированную сумму, составлявшую в первую пару лет заметную часть от общего сбора. Им явно не приходило в голову, что они берут на себя функции Государства Российского, как раз в ту пору объявившего дефолт.