Лям и Петрик - [77]

Петрик не выдержал:

— Что с тобой, Элька?

— Со мной? — удивилась она. — Ничего, — и еле слышно закончила: — Слишком затянулась забастовка у Эйдемана. Скажите, — неожиданно перебила она себя, — что у вас делал Меер Шпон?

— Аршин? Счастье его, что он вовремя убрался. — Кет стал подробно рассказывать, как появился Аршин и что он за человек.

Петрик знал, что Эльке нечего рассказывать, кто такой Аршин и что он собой представляет, все же он не перебивал товарища. «Как она меняется в лице», — подумал он, а вслух сказал:

— Элька, нас в любую минуту могут схватить. Ведь за нами гонятся.

— Да, да, мы еще поговорим. А пока пошли со мной, я спешу на суд над Меером Шпоном. Вы можете там рассказать все, что знаете. — Она умолкла и больше ни слова не проронила всю дорогу, несмотря на настойчивые, недоуменные вопросы приятелей.

Они торопливо спустились куда-то по шатким ступенькам. В полутемном подвале уже собрались люди. Их лица смутно различались в полумраке. Кто-то засветил маленькую лампочку.

— Это наши. — Элька показала на Петрика и Кета и запросто села за стол.

С минуту в подвале стояла напряженная тишина.

Неизвестно, то ли суд только что начался, то ли он уже был в самом разгаре.

Человек с рыжими усами предоставил слово пожилому рабочему, который заговорил на не очень правильном русском языке:

— После того как нас победили, когда наступило тяжелое время реакции и эта чума косила нас сотнями, — с кем был тогда Меер Шпон? Он один из первых опустил голову. Если б он отошел от революции, как это было со многими интеллигентами, стал бы предателем, ренегатом, перед нами был бы явный враг. Но этого не случилось. Он остался среди нас, сея уныние, малодушие, неверие. Не знаю, что так быстро вылечило Шпона от малодушия, то ли его близкое знакомство с ликвидаторами и с жалкой возможностью повести рабочее движение по легальному пути, то ли жизненные блага, которые так щедро сулят всем ликвидаторы: выгодно жениться, стать хозяйчиком и посмеиваться над нами, как взрослый над забавами детей. Не понимаю, зачем он снова пришел к нам?

— Соскучился, — протянул кто-то из темноты.

Петрик вздрогнул и резко обернулся; голос показался ему знакомым, но он боялся верить своим ушам. Неужели это Ара Пустыльник?

— Не перебивайте! — строго сказала Элька.

Петрик впился глазами в глубину темного, продолговатого подвала. Он видел смутные очертания троих, но узнать их не мог. Один сидел в стороне с опущенной головой и, упираясь руками в колени, монотонно покачивался.

Пожилой рабочий продолжал:

— Может быть, Шпон наконец понял, что правдисты взяли на себя руководство нарастающим революционным движением под неурезанными лозунгами, над которыми издеваются меньшевики? Может быть, наконец ему стало ясно, что соединение политических и экономических требований во время забастовок мы считаем признаком зрелости рабочего движения, признаком подлинной революционности? Меньшевики над этим смеются и считают это нецелесообразным. А как думает Шпон? Во время реакции он потерял веру, искал утешение в ликвидаторстве, а сейчас, когда рабочее движение нарастает и мы руководим подъемом и защищаем его от ликвидаторов, которые убивают в народе стремление к решительной борьбе, — теперь Меер Шпон изволил вернуться к нам. Спрашивается: можем ли мы его принять?

Сидящий в углу с опущенной головой перестал покачиваться. Петрик вдруг вспомнил, как полуодетый Аршин спасал его от Йотеля, когда тот избивал его.

— Мы всегда знали истинную цену любителям левых фраз. Если я не ошибаюсь, Меер Шпон в свое время был за отзовизм, потом успокоился и стал заправским ликвидатором в лоне «легального общества».

— А Фарфорим? — снова услышал у себя за спиной Петрик знакомый гнусавый голос.

— Не перебивайте оратора! — строго повторила Элька.

Петрик сидел как на иголках: не идет ли речь о дяде Эльки, Шаме Фарфориме, изобретателе чудо-калош, которого Лям считал без вести пропавшим?

— Конечно, Шама Фарфорим не лучше. Нас хватают за горло, а он отступает. Нам надо быть суровыми и проучить Меера Шпона именно потому, что он был к нам близок.

Наступила томительная тишина. Никто не спешил ее нарушить. Тот, с опущенной головой, сделал несколько шагов к столу. Кажется, это Аршин. Как он изменился и одет совсем по-иному. Он стоял подавленный и пытался что-то сказать. Несмотря на мертвую тишину, трудно было разобрать, что он прохрипел.

— Я не понимаю… — начал он и осекся. Рот у него перекосило, колючий взгляд перебегал от одного лица к другому, и длинные руки не находили покоя. — Что же тут происходит? Разве я выбыл из организации? Кто кого здесь судит?

— Что он там болтает? — снова донесся голос из темноты.

Петрик с возмущением обернулся и толкнул Кета локтем в бок:

— Погляди-ка на этого носатого Ару!

Но Кет не слушал его, он был захвачен спором и подсел поближе к столу.

— Да… — вдруг согнулся Аршин. — Но нет… В тюрьме я убедился, что мы — ничто. Нас раздавили. Это меня с ума сводило. На засолку я отправился, чтобы вести революционную работу. Там я встретился с коммерсантом-социалистом, он поручил мне организовать рабочих.

— Нашел союзника! — снова подал кто-то реплику из глубины подвала.