Лягушки - [48]

Лангет, надо полагать, был исторический, и Ковригин доел его с удовольствием. Специалисты же из НАТО понадобились местным кулинарам для рекламной приманки. Будем считать так.

Между тем места за столиком Ковригина заняли господин в пижаме и две сударыни-хлопотуньи, возбужденные дорогой, эти — явно после успешных отпускных развлечений. Они попытались вовлечь Ковригина в общий разговор и в соучастие в вечерне-воздушных тостах. Ковригин постарался быть любезным с дамами и, когда его попросили сказать слова, произнёс:

— Чтоб и вам хотелось!

Вот ведь, нахмурился Ковригин, прилипло к языку!

Тем не менее тост его вызвал шумное воодушевление, а господин в пижаме даже сказал: "Надо записать. Это небось ваша свежая московская фишка". А ведь Ковригин не объявлял, что он москвич.

— И с чем же связан ваш визит в Синежтур? — поинтересовалась сударыня с синими, прикупленными ресницами, длиною в полёт шмеля.

— Так… — смутился Ковригин. — С Башней связан… Некоторые творческие проблемы…

— С какой башней? — насторожился господин в пижаме.

— С этой… С Падающей… — сказал Ковригин неуверенно.

— С Падающей… — поскучнел господин. — Она же всем надоела…

А заказаны были компанией вовсе не лангеты, а тава-кебабы по синежтурски. Робко высказанные Ковригиным сомнения по поводу соответствия названия блюда и традиций национальных кухонь, со ссылками на труды Похлебкина, едоками не были приняты всерьез. Во-первых, в Синежтуре нынче в моде польское мясо, есть к тому основания. Во-вторых, развелось в городе много южных людей, а уж они-то разбираются в кебабах. "И откуда здесь южные люди?" — спросил Ковригин. "Отовсюду! Откуда хотите! И негры есть, и французы…" Было сообщено, что один из французов держит ресторан "Лягушки", там вкуснятина в меню, лапки оближешь. Это недалеко от отеля "Слоистый малахит", москвичи непременно останавливаются в нём. "Малахит" и "Лягушки", чтоб вы знали, — всего в километре от Плотины, то есть — на Блюдце. Не дожидаясь вопросов Ковригина, попутчики охотно объяснили ему, что Блюдцем называется центральная часть Синежтура. Пруд — это как бы донце Блюдца, окружают его холмы, а от них недалече и горы…

— И театр минутах в пяти от "Малахита", — просветила Ковригина сударыня с собственными рыжими ресницами, явно в готовности перечислить и прочие достопримечательности Синежтура.

— Всё! Всё! Всё! — Ковригин вскинул руки вверх. — Всё должен увидеть и разузнать сам! Такая привычка. И такой каприз. Иначе неинтересно. "К нам города иные чужды и словно замкнуты в себе…"

— Вы поэт? — спросила сударыня, вспомнившая о театре.

— Упаси Боже! — воскликнул Ковригин. — Поэт — Ахмадуллина Белла Ахатовна. А необходимость разомкнуть чуждость незнакомого города каждый раз для меня — условия чудесной игры.

— Красиво, — вздохнула театральная сударыня (кстати, в разговоре её именовали Верой).

"А ведь и впрямь попёрло в красивости!" — отругал себя Ковригин.

— А чего тут красивого или сложного? — сыто протянул господин в пижаме, острым обломком спички он уже инспектировал зубы. — Приведёт молодой человек в номер синежтурскую красавицу, или платную, или просто очарованную им, и в момент размыкание замкнутого случится.

"И такое бывало", — подумал Ковригин.

Театральная сударыня Вера фыркнула, как бы укоряя прагматика, сударыня же с синими ресницами (называли её Долли) заулыбалась шаловливо, словно бы давая понять, что она-то не против помочь застенчивому гостю разомкнуть таинственную суть Среднего Синежтура.

— Сейчас расплачусь, — объявил господин в пижаме (его отчего-то называли Маминым-Сибиряком, возможно, он долго жил в Сибири, а потом возвратился в Синежтур к маме), — и последуем в опочивальню. На посошок!

Тут же сударыни, призвав на столик косметички, принялись поправлять губы и волосы (зеркало царевны Софьи Алексеевны имело оправу из скани, — мелькнуло в соображениях Ковригина и унеслось далече, на запад, к московским подземным ходам).

Уже уходя, сударыня Долли, с синими ресницами, высказала предположение, что в Синежтуре они наверняка пересекутся с исследователем Падающей башни. И опять же шаловливо помахав ручкой, сказала:

— Чтоб и вам хотелось!

"Посижу ещё полчаса, — решил Ковригин, — и тоже — по домам!" Впрочем, мысли о способностях организма мантуровского лесопила производить ветры, возможно и со звуковыми эффектами, могли задержать Ковригина у столика до закрытия ресторана.

"Значит, Блюдце, — размышлял Ковригин. — Интересно. Интересно. А негры да французы — где их теперь нет?" Новые соседи интереса к Ковригину не проявили, заказали к водке лангеты, о сосьвинской селёдке вопросов не задавали, из чего Ковригин заключил, что направляются они вовсе не в Синежтур. Ну и ладно, обрадовался Ковригин, дёргать своей болтовнёй не станут. Сидел, молчал, удивлялся тому, что мобильный его не верещит, и вспомнил, наконец, что он у него новенький и номер его никому неизвестен. А Антонина, дама работящая да и мамаша ответственная, должна была вернуться в воскресенье в Москву. Наверное, вернулась, но захотела ли разыскивать брата? Да и что его разыскивать, если его улестили (деньгами, видимо) отправиться в Аягуз?