Лягушки - [12]

Водка и пиво не были упомянуты Ковригиным ради соблюдения собственных интересов.

— Рыбу не ем. Противна организму. От напитков не отказалась бы. Но за рулем. А вам надо поспешить с вычиткой. Вот яблок, вижу, у вас видимо-невидимо. Яблоки ваши для начала я и откушаю. А что вы на меня так смотрите?..

— У вас глаза… — пробормотал Ковригин.

— Малахитовые, что ли? Как у хозяйки Медной горы? Так это линзы. На нынешний случай. А на другие случаи у меня имеются линзы и фиолетовые, и антрацитовые, и малиновые. Делов-то!

— Нет, я про другое… — сказал Ковригин, смущаясь, будто бы проявляя бестактность. — Они у вас идеально круглые. Как монеты… Как спутник наш в ночь полнолуния… Я таких не видел…

— Чепуху вы какую-то городите! — Лоренца, видимо, рассердилась, очки со лба спустила на малахитовые глаза. — Они что, некрасивые?

— Красивые, — сказал Ковригин. — Но… своеобразные… Будто буравят что-то. В природе. Во мне.

— Ладно, успокойтесь, — произнесла Лоренца, голос у нее был низкий, полётный, коли б имела слух и прошла выучку, могла бы при советах Дзефирелли жрицей Нормой пропеть слова заклинаний. — Бабу голодную ублажить не можете, так скорее разбирайтесь с бумагами. А я пойду к вашим яблоням. Полнолуние-то, кстати, сегодня.

Но ноги удержали Ковригина на месте. Минуты две он стоял и наблюдал за новой сотрудницей журнала "Под руку с Клио". "Самостоятельная дама, дерзкая, — думал Ковригин. — Такие склонны к авантюрам. Небось и впрямь с ревом гоняет по ночам на своем "харлее" или "ямахе", будоража добродетельных москвичей…" Банальные соображения "на кого-то из знакомых она похожа, где-то я её видел раньше" — в голову Ковригину не приходили. Нет, не видел, нет, не похожа. Но угадывалось в ней — в облике её, в движениях её тела, в её жестах умеющей повелевать — нечто предполагаемое в бытии, нечто обязательное и неизбежное в развитии сущего, с чем Ковригину пока не доводилось встречаться, но что ему ещё предстояло ощутить или даже познать. От этого рождалось беспокойство и оживали подпольные желания.

А слова "бабу голодную ублажить не можете" вызывали у него теперь и досаду…

4

Не успел Ковригин на террасе прочитать записку Дувакина ("А ничего, ничего оказывается у тебя текст-то, и ощущается в нем твоя сверхзадача, есть у тебя, видимо, секретец, и раскрытием его, надеюсь, ты ещё обрадуешь наших читателей. Бог в помощь! А теперь гони Рубенса!"), как из-под яблонь раздался торжествующий крик. Можно даже сказать, и не крик, а вопль, чуть ли не животного, и в нем были не только торжество, но и восторг, и будто бы утоление страсти. А через секунды на террасу влетела Лоренца с тремя здоровенными улитками в руках.

— Виноградные! — вскричала Лоренца. — Виноградные улитки!

— Не мешайте! — поморщился Ковригин. — Ну, улитки. Ну и что?

— Виноградные улитки! — не могла успокоиться Лоренца. — Они вкуснее, они сладостнее устриц!

— Ну и ешьте их на здоровье! — высказался Ковригин в раздражении. — Если вам они милее сосисок! Если те для вас — и не сосиски вовсе, а соя в презервативе!

Сам не зная отчего, Ковригин выступал теперь правозащитником своих съестных припасов.

— Откуда они в вашем саду? — волновалась Лоренца. Ковригин принял из её рук улитку на обозрение.

Пальцы гостьи были холодные. Лоренца будто бы оценила его ощущения, и от пальцев её тотчас пошел пар. Улитка была раз в пять крупнее обычной пожирательницы грибных шляпок и листьев капусты, откормленное тело её вываливалось из хитинового рога раковины.

В одной из своих поездок Ковригин попал на берег Западной Двины в немецкий некогда, а потом — еврейско-русский городок Креславль (ныне — гордо шуршащая латами Краслава). Там, в парке возле замка остзейского барона, осенними ночами охотники с ведрами и фонарями производили отлов виноградных улиток, улитки в досчатых ящиках ползали в поисках спасительных щелей, скрипели, скреблись, по шесть тонн деликатеса каждый сезон отправляли самолетами во Францию и Бельгию.

— Ну и что? — повторил Ковригин. — Ну, виноградные улитки. Потепление. В газетах писали. Теперь и у нас жрут что не попадя. Говорят, объявились у оврага…

— Где овраг? — спросила Лоренца.

— А там… От меня — к югу. Там живет страшный и лохматый Зыкей…

— Тащи ведерко! Или корзинку! — в воодушевлении Лоренца перешла на "ты".

С ведерком она перебралась через садовый забор, да что — перебралась, перелетела через него и пропала в березовой приколодезной роще.

— Там цапля стоит, — зачем-то бросил ей вслед Ковригин.

Ковригин, успокоившись, вычитал гранки, удивился нынешней деликатности Дувакина, правка того была техническая, ехидными замечаниями поля он не позолотил, отнесся к тексту даже и без мелких издевок. А мелкие-то издевки Дувакина, кстати, выходили обычно самыми обидными.

Великодушным и добродетельным вельможей, возможно перечитавшим накануне творение Гаврилы Романовича Державина, восседал сейчас в Москве редактор Дувакин. Ковригин схватил было сотовый телефон, но рядом с ним, гремя ведерком, возникла Лоренца.

— А говорил, что нечем кормить! И цапли уже никакой нет! Где у вас накрывают на стол?

— На кухне… — пробормотал Ковригин.