Лягушка (Повесть и рассказы) - [2]
Сначала она пробовала водить с собой Полынову по отстающим (у нее тогда было такое поручение — ходить по квартирам неуспевающих учеников и проверять, сделали ли они уроки). Потупив глаза, Полынова заходила в очередную квартиру и молча стояла. Эра видела, что каждый визит был для нее сущим адом: она то и дело судорожно сглатывала и вытирала об юбку вспотевшие ладони. Короче говоря, из этой затеи ничего не получилось.
Затем настал черед доверительных разговоров. Каждый день после школы Эра провожала Полынову домой, пытаясь ее разговорить. Перепробовала все: фильмы, мальчиков, моды, животных (собак, кошек, морских свинок и даже попугаев), — Полынова молча брела рядом, вздрагивая, когда Эра прикасалась к ней локтем.
— Ну что ты как орех в своей скорлупе?! — отчаявшись, в сердцах воскликнула однажды Эра.
— Я… да… нет… — ежась, забормотала Полынова. — Я пошла, уроков много… — И с облегчением нырнула в дверь подъезда.
Однажды, включив телевизор, Эра увидела женщину в строгом костюме, говорившую, как показалось сначала Эре, что-то весьма скучное. Эрина рука сама потянулась к переключателю, однако пойманная краем уха фраза заставила Эру замереть. «Застенчивость, — сказала женщина, внимательно взглянув на Эру поверх очков, — это признак чрезмерной психологической впечатлительности, благодаря которой человек имеет богатую духовную жизнь». Попятившись, Эра ощупью нашла кресло и просидела перед телевизором до конца передачи, которая, как оказалось позже, была предназначена для родителей и называлась «Подростковая психология. Застенчивость у подростков».
Эра узнала, что несмелость вовсе не является судьбой ниспосланным неизлечимым уродством, на самом деле это чувство благородное, из скромности проистекающее; что несмелые, как правило, больше внимания уделяют собственной особе и, погруженные в личные проблемы, не могут понять, что окружающие заняты своими заботами, а не следят за ними критическими и насмешливыми глазами. «Быть смелым, — сказала женщина-психолог, — это значит забыть о себе, отбросить боязнь показаться смешным». «Забудет она, как же…» — подумала Эра о Полыновой. «Не прячь робости, — посоветовала под конец психолог, — лучше признайся в ней и оберни в шутку!»
В теории все было понятно. Но вот что делать со всем этим на практике — Эра не знала.
Эра таскала Полынову за собой везде: в кино, в гости, на занятия математического кружка. Та, как ни странно, послушно и молча брела рядом, но ничто в ее поведении не намекало хоть на малейшую перемену. И казалось, такой она останется навсегда — с потупленными глазами, прерывающимся голосом и лицом монашенки, попавшей на середину пляжа.
Как-то Эра, уже не думая ни о чем, а просто по привычке (до удивления быстро немое общество Полыновой стало Эре привычным) взяла два билета в кино. Была суббота, Эру задержали после уроков какие-то школьные дела, и им пришлось бежать, чтобы не опоздать к началу сеанса. Кинотеатр был в парке, крутыми уступами спускающемся к реке. К нему вели бесконечные петляющие лестницы, однако можно было скатиться и по прямой, по одной из бесчисленных тропок, перерезающих парк, через густые сплетения ветвей, через кусты, репейник и крапиву. Был риск явиться в кино с некоторыми изъянами в туалете, но зато не было риска опоздать. Эра выбрала второе.
И вот, спускаясь по почти отвесной тропинке, они наткнулись на двух мальчишек: развалившись в траве, те лениво перекидывались картами. Один не понравился Эре сразу. В его глазах зажегся интерес, как у охотничьей собаки, сделавшей стойку. «Начнут цепляться, — подумала Эра, — снять босоножку и лупить по голове».
Полынова, которая была впереди, беспомощно оглянулась. Губы у Полыновой тряслись, лицо покрылось пятнами, и было похоже, что от растерянности и ужаса она повалится сейчас в обморок. Тот, что не понравился Эре, вытянул руку и, забавляясь, хлестнул Полынову веткой по голым ногам. «Ах ты!..» — яростно подумала Эра, готовясь броситься на обидчика, и вдруг ее осенило. Это было какое-то внезапное и мгновенное наитие, и, не успев еще ничего обдумать, Эра крикнула: «Ой, нога!» — и завалилась на бок. И тут же завизжала уже непритворно, потому что, падая, наткнулась на какой-то острый сучок. Второй, губошлепистый, с крупными веснушками на носу, растерянно протянул Эре руку.
— Не трогай меня! — крикнула она, изображая панику, и ударила его по руке.
— Кому ты нужна, — растерянно пробормотал он.
— Лапу убери! — приказал первый и кедом попытался отодвинуть Эрину ногу, прямиком угодившую в карты.
— Ногу… сломала… — Эра томно склонилась к земле и вдруг, изловчившись, быстро царапнула его за ногу, видневшуюся из-под задравшейся брючины.
— Ну, ты! — Тот от неожиданности дернулся и толкнул Эру.
И тут Полынова, о которой забыли мальчишки, но которую постоянно имела в виду Эра, коршуном налетела на обидчика и вцепилась ему в волосы.
— Не смейте! Не смейте! Не смейте! — на одной ноте визжала она, а потом: — Эрочка, беги! Я их задержу!
— Не могу, — еле слышно шепнула Эра. — Нога…
— Я вас!.. Я вас всех поубиваю!.. Только троньте ее, только троньте!
