Лягушка (Повесть и рассказы) - [10]

«Киностудия приглашает, — зазывал плакатик, — девочек в возрасте 7 8 лет на кинопробу для участия в фильме «Девчонка с третьего этажа». Просмотр детей состоится 20.IX. Сбор на проходной киностудии в 11.30».

Рыжая малышка!

Мысль промелькнула так молниеносно, что Эра даже не успела оформить ее в нечто связное. Но в этот самый миг она уже знала совершенно твердо: она должна бежать, лететь, мчаться, чтобы успеть на киностудию, пробиться туда любым способом и чтобы все произошло так, как и должно произойти.

— Не хочу тебя обижать, — глядя на ее изменившееся лицо и приклеенный к объявлению взгляд, сказал Мурашов, — но на семь лет ты уже не потянешь. Пожалуй, даже и на восемь. Разве что на восемь с половиной.

— Ты знаешь, я должна бежать. Пока.

— А мороженое? — Он глядел на нее растерянно.

— Ну, в другой раз… ну, ладно?.. — От нетерпения Эра стала даже переступать на месте ногами, как застоявшаяся лошадь.

Лицо Мурашова потемнело, словно на него надвинулось облачко. Он как-то сник, поскучнел, и Эре стало ясно, что путешествию в кафе-мороженое он придавал значение гораздо большее, чем она. Мурашов — рыжая малышка, малышка — Мурашов… Весы колебались то в одну, то в другую сторону.

— Ты не обижайся… просто я вспомнила одно важное дело, забормотала она, отступая. — Очень важное, правда!

— Ну, будь, — вяло махнул он рукой.

— А вечером? Не отменяется? — крикнула она уже на бегу.

— Да нет, — с деланным равнодушием откликнулся он, — в отличие от некоторых я привык держать слово…

Рыжая малышка. Эра не так уж часто видела ее во дворе — сначала у той были ясли, потом детсад, затем школа, но уж если она там появлялась, не заметить ее было просто невозможно. Головка, оранжевая, словно огромный апельсин, сияла, кажется, даже в кромешной тьме. На матово-белом личике редкими крупными хлопьями выделялись рассыпанные возле курносого носа веснушки. Плюс то ли испуганно, то ли удивленно распахнутые глаза и вздернутая верхняя губа, открывавшая два крупных, очень белых зуба, отчего девочка была похожа на какого-то забавного зверька из мультфильма, — вот и готов портрет Лидочки. Правда, о том, что девочку зовут Лидочкой, Эра узнала позже. А во дворе у нее было одно-единственное имя — Рыжая. Она смиренно откликалась, точно желая задобрить своих мучителей. Да где там! То, что другим прощалось (вернее, даже не замечалось), ей не сходило с рук никогда.

Особенно свирепствовала дворовая красавица Оксана — кажется, они даже учились в одном классе, — тощенькое существо с острым носиком, острыми коленками и пронзительным, до костей пробирающим голоском. «Опять эта Рыжая рассекретила наше место! — взвизгивала она, в ярости перебрасывая за спину длинную, толстенную косу с капроновым алым бантом. — Я же приказала тебе: не таскайся за нами!» Это когда они играли в прятки. «Не хватало еще, чтобы всякие рыжие путались под ногами!» — это когда делились на команды для игры в салочки. «Подвинься, Рыжая, расселась, как фон-барон!» — а это просто так. Рыженькая, сникнув, потихоньку отодвигалась, отходила в сторону и, нахохлившись, следила за их играми издали. И никто не звал ее, никто не замечал.

Однажды, выйдя во двор почитать, Эра направилась к своему привычному месту — грибку посреди песочницы без песка. Однако место было занято. Там сидела рыжая девчушка и словно бы исподтишка, украдкой следила за играющими в мяч детьми.

— А почему ты не играешь? — из чисто эгоистических побуждений, желая ее спровадить, спросила Эра.

— Я… я ведь рыжая, — шепнула та.

Эра поразилась:

— Ну и что?!

— Они не хотят, — спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщила девочка.

— Постой, что-то я не пойму. Не хотят, потому что ты рыжая?

— Ага.

— Но при чем здесь это?!

— Рыжих не любят.

— Чепуха какая. — Эра отложила книжку. — Я, например, рыжих обожаю.

Уголки рта поползли в стороны, словно у игрушечного Буратино, а глаза из круглых превратились в щелочки:

— Непра-а-авда…

— И потом, что за чушь? Не любить человека из-за цвета волос?.. У каждого — какой-нибудь цвет. Тот блондин, тот брюнет… У меня, например, каштановый…

— Вас много, а я одна.

Эра посмотрела на ее гладко причесанную пылающую головку, действительно, одна.

— Но ведь это как раз и хорошо, — не сдавалась она, — ты ведь ни на кого не похожа!

— Ни на кого, — шепнула девочка, и ее глаза наполнились слезами.

Как видно, ее логика в корне отличалась от логики Эры.

Чувство своей ущербности засело в Лидочке столь глубоко, что ни тогда, ни потом Эре не удалось убедить ее в обратном.

— Ты ничем не хуже других, — втолковывала она Лидочке.

А Лидочка убежденно отвечала ей:

— Хуже. Я рыжая.

— Хорошо. Пусть рыжая. Но в человеке главное — это красота не внешняя, а внутренняя! Это значит, что нужно быть добрым, нужно помогать людям, нужно защищать слабых. И если ты будешь такой, тебя все будут любить.

— И она? — Лидочка показала на Оксану, которая в этот момент наставляла ей рожки, высунув чуть ли не до подбородка длинный розовый язык.

Как-то, разбирая завалы своих детских книжек, Эра наткнулась на сказки Андерсена. Собственно, дело было в иллюстрации к «Принцессе на горошине»: на куче пуховиков возлежала капризная принцесса с пышнейшими локонами того неопределенного цвета, который можно принимать за какой угодно. Эре он показался скорее рыжим. Она еле дождалась следующего дня.