Ля Тортуга. От Аляски до Огненной Земли - [12]

К концу третьей недели пребывания в Мексике «Черепаха» начала оправдывать свое название: мы проехали всего тысячу сто миль. Но наш путь не измерялся ни милями, ни днями — по крайней мере в ту пору. Маршрут зависел только от нашей прихоти, а планы — от фантазии, и, когда нам рассказали о Гуанахуато — городке, столь же редко посещаемом туристами, сколь живописном, мы решили по пути в Мехико заглянуть и туда.

Но не проехали мы и ста миль из двухсот, отделяющих Гвадалахару от Гуанахуато, как нам попался другой городок — Сан-Хуан-де-лос-Лагос. Узкие улицы его были запружены народом, и я было подумал, что здесь просто базарный день, когда жители окрестных деревень собираются на торговой площади, чтобы обменяться товарами и последними новостями. Но, проехав городок насквозь, мы увидели зрелище, которое показало нам, что тут дело посерьезнее. По дороге вели коренастого юношу, глаза его были завязаны, голова увенчана терновым вендом, а обнаженная грудь утыкана колючками кактуса. За ним следовала молодая женщина в черном платье, покрытом серой пылью, она очень медленно ползла на коленях, а пожилой мужчина клал перед ней на землю одеяла. Здесь же невозмутимо жевали свою жвачку коровы, а люди сидели, укрывшись от солнца одеялами, или прятались в тени под брюхом осликов.

Еще дальше толпа запрудила огромное поле, и сквозь клубы пыли мы увидели высокие головные уборы из перьев, какие при ритуальных танцах надевают индейцы. Мы поставили джип и с трудом протиснулись сквозь толпу к середине поля, не очень уверенные в том, что здесь приветливо встретят чужаков. Раскаленная земля жгла ноги сквозь обувь, а пыль, поднятая тысячами ног, набивалась в ноздри. Внезапно толпа всколыхнулась и потом расступилась, точно Красное море перед Моисеем; в образовавшуюся брешь хлынуло десятка два танцующих индейцев. Деревянные копья ударяли в деревянные щиты; розовые, голубые и коричневые перья колыхались над серебряными шлемами из папье-маше, — это ацтеки в усыпанных блестками головных уборах сражались против облаченных в латы испанцев, разыгрывая пантомиму завоевания страны. Позади них медленно выступал священник в белой сутане, возглавляя совершенно средневековую процессию; в сухом безветренном воздухе поникнув колыхались яркие флаги в ознаменование ежегодного паломничества в Сан-Хуан-де-лос-Лагос. Женщины с заплаканными и перепачканными грязью лицами падали на колени, мужчины крестились на застекленный образ мадонны Гуаделупской, которую несли в сопровождении целой свиты юных девушек, одетых в некогда белые конфирмационные платья. За ними двигалась пестрая толпа мексиканцев из всех слоев общества: одетые в черное бизнесмены с небритыми бородами недельной давности, аристократические дамы под кружевными вуалями, гордые индейцы с непроницаемыми лицами, в коротких юбках поверх штанов до колен; шествие замыкали старики на волах или на носилках. Все были босы. Одна и та же тягучая, монотонная мелодия сопровождала шествие.

Мнимые ацтеки и испанцы продолжали свою битву, шаркая ногами в странном танце: они кружились — два шага вперед, один назад — под треньканье крошечных струнных инструментов. Толпа волной катилась по обе стороны процессии и, подхватив, понесла и нас с Элен. Вдруг, точно по условному знаку, битва прекратилась, шествие закончилось и толпа разошлась. Настало время сиесты. Вскоре к безоблачному небу потянулись сотни дымков; люди кучками сидели вокруг костров, вытаскивали из закопченных котелков куски мяса или так же ловко, как ковбой свертывает цигарку, одной рукой завертывали бобы в tortillas. Над каждой группой реял флаг родного города. Многие пришли сюда за целых сто пятьдесят миль.

Вид мяса и бобов напомнил и нам, что мы ничего не ели с раннего утра. Пройдя добрых две мили назад к джипу, двинулись дальше к Гуанахуато, высматривая по дороге подходящий ресторанчик. Мы несколько изменили свой дорожный режим. Вместо того чтобы готовить три раза в день самим, мы теперь приноровились в середине дня делать остановку для плотного обеда, а утром и вечером питались фруктами и кофе со сладкими булочками. Одной из причин такого изменения режима послужило то, что у нас кончался запас консервов для Дины и нам все равно приходилось каждый день останавливаться и покупать ей свежее мясо на базаре. Тогда же мы кстати наполняли и свои корзинки плодами манго, апельсинами или бананами. Но по правде сказать, нам просто нравилось останавливаться у маленьких харчевен, где можно поговорить по-испански.

В тот день, когда мы подъехали к непрезентабельному ресторанчику на краю какой-то крошечной деревушки, думать об основательной еде было уже поздно. В расписных банках из-под керосина цвела розовая герань, и голодные куры что-то клевали у порога. Мы вошли, но я успел с надеждой шепнуть Элен:

— Мы тоже пыльные и загорелые — может, сойдем за паломников?

В углу, как обычно, стоял таз и возле него — большой брусок синего мыла. Мы умылись и с мокрыми руками направились к столу. Официант, еще более заросший, чем я сам, быстро перевернул свой засаленный фартук на другую, чуть менее грязную сторону, схватил распылитель и пустил в воздух струю «ДДТ». Затем, повернув скатерть так, чтобы жирные пятна оказались подальше от нас, он сказал: