Львы города Лемберга - [30]

Прислуга, круглолицая, на домашнюю кицьку похожая, сейчас в дверях залы торчала, тоже слезы утирала, носом хлюпала. Вот сволоцюга, мешает ведь. Надо бы дело решать, а тут еще диван на глаза так и лезет - суп горячий, да щедрая стопка настойки, солдатские мыслишки разогрели. Но не время: бабы две, дите в спаленке - запросто расшуметься могут. Тут решать да сбегать нужно, иначе "хвилина страшна" и самому Грабчаку запросто может прийти...

...Днем в город шутце Грабчак вкатил на удивление легко. Не по шоссе, понятно, а пригородной улочкой, тропкой между заборов, и скоро на знакомой Казневской улице оказался. Патрулей не попадались, бог миловал, но неспокойно в городе: винтовки перестукивали, а то и вовсе граната грохнула. Но то поодаль, а пока, пригнув пониже голову в надежном шлеме, Микола накручивал педали, по булыжной мостовой летел-трясся неутомимой молнией. Город он знал неплохо: и пленных конвоировать сюда приходилось, и когда дивизию доформировывали, бывал. Вывернув на Панэнску, с перепугу чуть не завалился - колонна немецких грузовиков, бронетранспортер с автоматической пушкой. Но приняли за своего, прокричали что-то о партизанах на крышах. Микола ответил "данке, камрад!" и покатил дальше.

Везло Грабчаку: не было партизан, вообще никого не было - улицы будто смертная холера вычистила. По тротуару ветерок волок бумаги, порой покрышка велосипеда оставляла ребристый отпечаток на подвернувшемся исписанном листе. Проезжая мимо полицейского участка с распахнутыми дверьми и окнами, Микола догадался: сбежали и власть львовская, и германцы, не будут осаду держать. А что от них, кобелей трусливых, еще ждать? Бросили фронт, едва припекло, немчура поганая. Чего ж им город оборонять, небось не свое, не жалко.

Вихрем, в шипении шин, Грабчак выскочил за угол к Ризьнецкой - впереди торчала группа каких-то людей, кажется, в немецкой форме. Закричали, что-то приказывая. Нет уж, объясняться да виниться Микола никак не желал. Соскочил, живо развернул машину и обратно, за угол. Вслед вновь заорали, выстрелили - кажется, в воздух, но Грабчак уже укрылся за углом. В седло и ходу. Так-то - нынче шутце сам себе хозяин. Добрался до улицы Святого Яцка, счастливо проскочил мимо пустых казарм, квартиру хорунжего отыскал - боялся, что опоздал. Нет, везло - не додумалась пани Тимкевич вовремя уходить, ждала чего-то...

...Да когда ж она уймется?

...- Пани, видит бог, слезами горю не поможешь. Мне бы связаться с хлопцами из подполья. Приказано, если кто живым прорвется в "Башту"[2] уходить. Долг наш таков...

Утерла глаза, воспитанно высморкалась в кружавчики носовичка:

- Сейчас я вас отведу. С дочерью пока Олена посидит...

- Непременно посижу, - прислуга вновь сунулась в залу. - Только вы послухайте, шо твориться...

Микола прыгнул к окну, осторожно приподнял тяжелую складчатую штору, со второго этажа видно плохо: на улице ругались, кто-то завопил по-польски... Десяток человек с повязками на рукавах... винтовка, вторая... Усач в фуражке размахивал револьвером...

- Поляки! Это к вам?!

- Внизу семья сотника квартирует. Мстить явились, свиньи ляшские, - с ненавистью прошипела пани Тимкевич.

- Уходить нужно!

Микола метнулся на кухню, схватил винтовку, подсумки. Есть две гранаты, пистолет... Сдурел? Бой принимать?! Да не дай бог...

Винтовку и ремни сунул за плиту - может, не найдут. Гранаты в карманы - вроде бы узковатые брюки разом вниз поползли, норовя стреножить. Кобуру к черту - "вальтер" за пояс, второй магазин в карман. Документы и часы хорунжего...

За столом в зале пани Тимкевич что-то торопливо писала.

- Уходить надо! - зашипел Микола, слушай, как орут в подъезде - на первом этаже хрустела выламываемая дверь, зашлась в визге женщина...

- Я вам адрес дам. Уведите Олену и нашу доню. Кныш их спрячет, вам поможет...

Микола схватил записку. Вот же дура, да пусть себе...

Олена волокла перепуганного ребенка, пыталась девчонку в пальтишко втряхнуть...

- До черного ходу...

Микола побежал следом. Застряли у двери, девчонка придушенно заплакала.

- Не возися! - шепотом гаркнул Микола.

- Та ключ... - руки у девки дрожали.

-Та отперла вже. Засов... - Грабчак отстранил неловкую прислугу, отодвинул задвижку. Тяжелая дверь распахнулась, с глубины темного подъезда тут же кто-то закричал. Микола живо захлопнул дверь, лязгнул засовом:

- Сторожат!

- Ох, боженька! По галереи, да на крышу?

Побежали по коридору обратно. Дите ныло и словно нарочно руки растопыривало.

- Та держи ее крепче! - зашипел Микола.

Мелькнула зала: пани Тимкевич так и сидела за столом. Меж игрушечных чашек стояла открытая шкатулка, в ней какие-то письма, ленточки, револьверчик крошечный...

Не, ну бывают же такие дуры-бабы...

В квартиру уже ломились - словно молотом в дверь кто-то бухал...

Микола прорвался на застекленный балкон - поддалась фрамуга, сволочь, наконец... Пробежали по проходу, густо уставленному фикусами и геранями. Малое отродье Тимкевичей скулило всё громче...

- Сюда! - Олена указала на приподнятую раму - за ней тянулись железные перила, за ними спуск на крышу пристройки...