Львовская гастроль Джимми Хендрикса - [44]

— Можно будет еще рыбок докупить, — предложил Ежи Астровский. — Им же чем больше их, тем веселей! О! — Он обратил внимание на успокоившуюся раненую чайку. — Ну что, жить будет?

— Будет, обязательно будет, — кивнула ветврач. — На чайках всё заживает, как на собаках!

— Но собаки лучше! — твердо произнес Ежи.

— Собаки лучше, — согласилась ветврач. — Но лечить их дороже.

Женщина-ветврач, оставив уже перебинтованную чайку на полу, поднялась.

— Ну вот и всё, — сказала она Оксане. — Пускай три дня полежит в бинтах. Кормить, конечно, надо. Можете купить ей мороженых бычков. Только размораживайте их под теплой водой, прежде чем ей давать!

— А клетку ей надо купить? — ответственно поинтересовалась Оксана.

— Зачем вам тратиться? — пожала плечиками ветврач. — Возьмите под любым гастрономом картонную коробку из-под маргарина и держите ее в ней. Испачкается — выбросите и возьмете новую. Сейчас она всё равно никуда не улетит!

— А клюв?

— Знаете, я бы перед тем, как кормить, связывала бы ей лапы! На всякий случай. Всё-таки хищник! Если лапы связаны, то и клюв можно освободить…

Оксана кивнула, оглянулась на Тараса и Ежи.

— Вы запомните всё, а то еще забуду, — произнесла она уставшим голосом.

Расплатившись и отпустив ветеринарного врача, Оксана решила покормить гостей-спасателей. Усадила их вокруг маленького столика на колесах. Подогрела в микроволновке картошку с грибами.

— Вы там себе налейте, если хотите, — крикнула из кухни. — Под столиком всё есть!

Ежи заглянул под столик. Увидел водку и коньяк. Достал водку и посмотрел на Тараса взглядом, требующим одобрения.

— Можно по рюмочке, — кивнул Тарас. — От стресса!

Выпив без закуски, и Тарас, и Ежи оглянулись по сторонам. Взгляд Тараса замер на пустом новом аквариуме, стоявшем на полу под окном, в метре от лежавшей на Оксаниной кофточке перебинтованной чайки.

Тарас поднялся, принес из коридора две бутыли с водой, вылил воду в аквариум.

— Оксан, а где рыбки?

— Да тут, в кастрюле, на плите! — ответила хозяйка квартиры из кухни.

Тарас подошел, с опаской заглянул под кастрюлю, в которой плавали приходившие в себя после шока рыбки — газ под кастрюлей не горел. Тарас с облегчением вздохнул.

Отнес кастрюлю с рыбками к аквариуму, руками переловил рыбок и отправил плавать в новую «квартиру». Нашел на подоконнике пакет с сухим кормом, насыпал и увидел, как устремились рыбки к этой непонятной для человека еде. Заметил, как чайка направила на рыбок свой острый и хищный взгляд. Ее маленькие глазки показались Тарасу злыми.

— И не вздумай! — строго сказал он забинтованной птице.

За едой все трое выпили еще по паре рюмочек, после чего Оксана немножко расслабилась.

— А что вы будете с ней делать? — спросил Ежи у хозяйки квартиры, кивнув на чайку.

— Подлечу и выпущу, что с ней еще делать?! — Оксана пожала плечами. — Надо не забыть бычков ей купить…

— Ей, наверное, сейчас больно, — задумчиво произнес Ежи. Потом налил рюмку водки, выпил почти до дна. Поднялся и подошел к чайке. Присел возле нее на корточки и вылил остававшуюся водку птице на клюв.

— Может, на язык попадет! Это же как анестезия! — пояснил он, усаживаясь на свое место. Снова оглянулся по сторонам. — Интересно тут у вас! — сказал, и взгляд его остановился на волосах Оксаны.

— Не начинайте! — строго предупредила его хозяйка квартиры.

Ежи покорно опустил взгляд на свою тарелку.

Глава 23

— Адрес? — Женщина за почтовым окошком вопросительно уставилась прямо в глаза Рябцеву.

— Освицкая тринадцать, квартира шестнадцать.

Она опустила глаза на стол перед собой и зашуршала пенсионными ведомостями.

— Рябцев? — спросила она, снова подняв глаза.

Рябцев кивнул и протянул ей паспорт.

Расписавшись в ведомости, он взял свои тысячу двести гривен и отошел в сторону, где дрожащими пальцами пересчитал полученную пенсию. Настроение у него всякий раз портилось после этого ежемесячного ритуала, состоявшего из стояния в очереди от получаса до часа, «идентификации» его личности почтовой работницей, подписи на ведомости и получения суммы, равнявшейся сотне евро. И это всё за тридцать пять лет верной службы в рядах сначала советских, а потом уже и независимых украинских чекистов!

За стеклянной дверью почтового отделения моросил дождь. Обычная львовская осень, погода, в принципе не влиявшая на планы бывшего капитана КГБ. Теперь надо где-то выпить кофе — он привык блюсти эту традицию еще с советских времен, только тогда, получив зарплату, он смело заходил в любое львовское кафе и громко заказывал чашечку кофе — всегда на русском языке. Ему почему-то нравилось, когда на него смотрели с опаской и нелюбовью. Сейчас, всякий раз получив пенсию, он отправлялся в кафе и заказывал себе чашечку уже на украинском. Теперь ему хотелось, чтобы его любили, но на него просто не обращали внимания, как, впрочем, уже не обращали внимания и на других клиентов, на каком бы языке они ни заказывали свой кофе. Он был просто клиентом, вот и всё.

Переставив свой желтый «piaggio» под дерево, он отправился в ближайший бар, на углу улицы. Заказал чашечку кофе, расплатился. Присел у окна.

Как только кофе приятно загорчил на языке, в мысли Рябцева впрыгнули грусть и осознанная жалость к себе. Он ведь еще не старый, а уже никому, кроме своих голубей, не нужен. Руки сильные, голова ясная, ростом — ну не меньше Путина, образованием — тоже. Но при всем при этом, да и при других положительных качествах — угнетающая душу бесполезность собственного существования. Бесполезность, подпитывающаяся смешной пенсией. Нет, он не из тех, кто жалуется на жизнь. Наоборот, раньше ему было приятно думать, что жизнь имеет право жаловаться на него, на капитана Рябцева, потому что не могла тогда жизнь диктовать ему условия! Жизнь пасла задних, она с завистью смотрела в спину Рябцеву, выглядывая из-за угла здания обкома партии. Нет, он не злорадствовал по этому поводу, не взирал на других свысока, не выпячивал свое «Я» так, чтобы это «Я» могли засечь из космоса враждебные спутники-шпионы. Он, Рябцев, всегда сохранял ровность и скромность характера, и всё, что происходило внутри него, всё, что отражалось не разумом, а сердцем, всё это оставалось никому не видимым и не ощутимым. Всё оставалось в себе. И тем более слабости, в которых он сам себе признался уже после смерти своей Родины — Советского Союза. Эти слабости в свое время доказали самому Рябцеву, что он не такой простой, каким кажется начальству. Они, эти слабости, добавили перца в его мысли, но при этом не вызвали никаких сомнений, не лишили Рябцева надежного и крепкого контакта с почвой, с землей, с устройством покойного советского мира. Один вопрос, правда, всегда беспокоил Рябцева: почему ему не дали звания майора? Почему его сослуживцы-одногодки ушли из конторы полковниками, а один даже генералом, а он остался на всю жизнь капитаном?