Львив - [20]

Тереза по-прежнему тайно оставалась иудейкой, в своих сновидениях летала вместе с тенью убитого погромщиками отца, раввина Мейера, над холмами Израиля, проносилась у старых городских стен, выкрикивая слова запретных для нее молитв. Один сон снился ей довольно часто. Будто она, еврейка Сара, идет по красивому восточному городу, в который, помнилось, надо долго плыть морем, вся в золоте и шелке, навстречу своему жениху.

Кто он, Тереза не знала, но сваты наперебой расхваливали его, говорили, что жених умен и знатен, его родословная восходит к роду царя Давида, и Сара будет царствовать с ним в Иерусалиме. Иногда жених показывался ей издалека. Он был среднего роста, с красивым еврейским лицом, в зеленом тюрбане, украшенном павлиньим пером, и в халате, тоже расшитом небольшими павлиньими перьями. Жених вежливо кланялся ей, и Сара немела от счастья. Он с Востока, из страны турок — шептала девчушка, веря, что действительно ей суждено испытать великую любовь к этому загадочному суженому, даже имени которого никто не мог назвать.

Однажды Саре приснилось, что жених сам пришел к ней и просит оставить их одних. Сваты и толпа фанатичных поклонников почтительно расступились перед ними, крича «малхут!»[3].

Жених наклонился к Саре и сказал: я люблю твою душу, хотя еще не видел твоего лица, уходи отсюда как можно скорее… На этот раз он был в белом и держал на руках белого тигренка в черную полоску, пугливо сверкавшего изумрудными глазищами, словно кошка в погребе.

— Уходи, уходи — слышалось Терезе, и она замирала в ужасе.

Как она отсюда уйдет? У монастыря толстые каменные стены, решетки на окнах и высокая ограда, снизу каменная, сверху утыканная острыми пиками. Если бы рядом был большой город, тогда, может, из монастыря было б легче уйти, затеряться в толпе, переодеться в мирское платье, сжечь черную хламиду и рубашку с метками. Но монастырь стоит посреди глухого леса. Три дня пути до первого мало-мальски крупного города. Лес кишит разбойниками — теми, кто отбился от отрядов Хмельницкого и решил сам добывать себе пропитание грабежами. Девушке, да еще босой, раздетой, не пройти этот лес. Страшные слухи ходят о нем. Кроме разбойников, в лесу полно призраков, дикого зверья, и что ни лето, то обязательно в монастырь приносят чудовищные истории. Кого-то растерзал медведь, кто-то упал в волчью яму. Идти опасно.

— Я заберу тебя — говорил сверкающий жених, — верь мне, Сара! Очень скоро я пришлю за тобой моих птичек, они подхватят тебя на свои мягкие крылья и унесут далеко-далеко. Потерпи немного, дай мне найти в старинных книгах это заклинание. И обреченная на монашество Тереза верила снам.

Он есть, этот жених, он унесет ее к единоверцам, чтобы никогда больше не попадаться на глаза христианам. Скорей бы!

Сны следовали друг за другом. Сара почему-то видела себя на палубе странного корабля, на чьих парусах были вышиты золотыми нитками двенадцать колен Израилевых, а гребцы кричали по-еврейски и оказывали ей всякие почести. То принесут блюдечко с апельсинами, яркими, сочными, которые Сара в детстве ела только один раз, в праздник, то подарят серебряную шкатулку, где сверкают драгоценные камни. И она надевает алмазные серьги, блестящие неземным светом, чтобы предстать перед женихом. А подарки все несут, и среди них Сара видит изящные флакончики с благовониями, парчу и бархат, свернутые в рулоны, турецкие засахаренные фрукты, краски и притирки.

Ах, когда же это настанет? — думает несчастная монастырская девочка Тереза, когда жених унесет меня?

Сколько бы ни поучали ее монашки, особенно сестра Беата, что небесный жених у нее может быть только один, Иисус Христос из Галилеи, Сара упрямо твердит свое. Жених придет, непременно придет. Они встретятся там, в заморском городе, и встанут по свадебный балдахин…

В тот вечер в монастыре было тихо. Сестры уехали в соседнюю обитель, оставив Терезу под присмотром старших воспитанниц. Они не стали строго следить за Сарой и радостно побежали на кухню — тащить припасы, потому что девочек кормили скудно. Тереза не хотела ложиться спать, но сон почему-то ее сморил. Она закрыла глаза — и услышала голос.

Напиши прощальную записку, поблагодари сестер за то, что они заботились о тебе, не дали умереть в голоде и холоде, приютили. Я унесу тебя. Мои птички ждут. Пора!

Тереза, сама ничего не понимая, схватила чернильницу и вывела на обрывке холста (бумаги под рукой не оказалось):

Сестры, спасибо вам, вы были ко мне добры и справедливы, но я не могу быть христианкой. Мой жених ждет меня. Я уезжаю с ним. Сара.

Довольная, Сара подошла к окну. Тяжелая решетка распахнулась, и в келью ворвался свежий ветер. Девчушка пролезла через окно на крышу.

Там уже сидели две исполинские совы, они таращили на Сару янтарные глазищи и недовольно ухали. Сара прикоснулась к их перьевым ушкам.

— Мы готовы служить тебе, наша госпожа — сказали совы. — Берись за лапы — и полетели.

Тот час же совы рванули ввысь, Сара едва удержалась, крепко вцепившись руками в их когтистые лапы, и понесли ее над черным лесом.

Светила луна. Длинная холщовая рубашка Сары задевала верхушки елей, но она не чувствовала холода, несясь на совах все дальше и дальше. Вот уже скрылся из виду монастырь, горят огни редких деревушек, остались позади страшные разбойничьи чащобы. Нет больше ни нудных песнопений на латыни, ни долгих сидений за пяльцами, ни злых наставниц, требующих, чтобы Сара, дочь раввина Меера, стала истовой католичкой. Все ушло.