Львиное озеро - [3]
Здесь запись оканчивалась неровной, судорожной линией. Наверное, отец попытался встать и карандаш сломался.
Ранен и без огня! Я представил себе узкое, затерянное где-то озерцо, раненого человека, скрючившегося над радиопередатчиком. «Положение отчаянное». В это нетрудно поверить. Ночью — холод, днем — рои гнуса и комаров. Я читал об этом в отцовских книгах. Но главное в радиограмме отсутствовало то, из-за чего отец вскочил на ноги.
— Что ты намерен делать? — нервно спросила мать.
— Делать? — Об этом я и не подумал. — Мам, тебе известно, почему отца так интересовал Лабрадор?
— Нет.
Отрицание последовало слишком уж быстро и я поднял на мать глаза.
— Когда это началось?
— Давно, еще до войны.
— Значит, это никак не связано с ранением? Не мог же он все эти годы молчать, ничего не говоря даже тебе…
— Я соберу ужин, — сказала мать и ушла.
Бриф — вспомнил я фамилию одного из членов экспедиции. О нем мне говорил Фарроу в баре аэропорта, который мы сейчас перестраивали. Бриф был начальником какой-то геологоразведочной партии. Интересно, что следует делать в таких случаях? Вдруг радиограмму не принял никто, кроме отца? Судя но его записям, Гус-Бей не ответил Брифу. Если отец по какой-то дикой случайности стал единственным в мире оператором, принявшим сигнал, значит, я и есть тот самый волосок, на котором вист жизнь этих людей…
После ужина я сказал матери:
— Пойду, пожалуй, прогуляюсь до телефонной будки.
— Кому ты хочешь звонить?
— Не знаю. Наверное, в полицию.
— Неужели тебе так необходимо что-то предпринимать?
— Да. Кто-то, наверное, должен знать обо всем этом.
Я все еще не мог понять ее поведения и спросил, почему она пыталась утаить от меня радиограмму.
— Я думала, что ты… — Мать заколебалась, потом быстро ответила: — Я не хотела, чтобы над твоим отцом смеялись.
— Смеялись? Ну, полно, мама! Представь себе, что никто, кроме него, не принял сигнал. Если б эти люди погибли, ответственность легла бы на тебя.
Я вышел из дома и зашагал к станции метро.
Не имея понятия, с кем из сотрудников Скотланд-Ярда связаться по такого рода делу, я в конце концов набрал 999. Странно, что мне взбрело в голову сделать срочный вызов: нас ведь никто не убивал и не грабил. Дозвонившись, я с трудом втолковал дежурному, что к чему. Наконец он заверил меня, что все понял, и обещал сообщить канадским властям. Я вышел из телефонной будки с таким чувством, словно сбросил с плеч тяжкий груз.
После завтрака я отправил телеграмму своему начальству и пошел в похоронное бюро. Вернулся я незадолго до одиннадцати и застал мать за чаем вместе с нашей соседкой миссис Райт. Как раз соседка и услыхала шум мотора.
— Полицейская машина, — удивилась она, выглянув в окно. — Богом клянусь, они идут сюда!
В дом вошли полицейский инспектор и лейтенант в форме канадских ВВС. Они пожелали взглянуть на журнал, и я протянул его, начав ни с того ни с сего извиняться за почерк, которым он был заполнен.
— Мой отец был парализован, — попытался объяснить я, но инспектор меня перебил:
— Нам это известно. Мы навели справки.
Он принялся разглядывать каракули на страницах, и мне вспомнились слова матери: «Не хочу, чтобы над твоим отцом смеялись».
— Так вы говорите, что ваш отец умер, едва успев написать это? — спросил инспектор.
Я объяснил, как все произошло.
— Мы не сомневаемся в том, что ваш отец следил за ходом экспедиции. Она много раз упомянута в этих тетрадях, однако…
— Я справлялся у наших людей в Гус-Бей, — подал голос канадец. — Ваш отец держал связь с Леддером, это несомненно. Последнее время станция V06AZ обслуживала компанию Макговерна по исследованиям недр и эксплуатации рудников. Леддер принимал радиотелефонограммы Брифа и ретранслировал их в Монреаль, в правление компании.
— Так, и что же? — Я не понимал, какие у них еще могут быть сомнения.
— Простите, мистер Фергюсон. — извиняющимся тоном произнес инспектор, — но дело в том, что неделю назад было получено сообщение о гибели Брифа и Бэйрда.
— Да, подтвердил канадец. Двадцать пятого сентября Берт Ларош, пилот разбившегося самолета, выбрался на Большую землю. Он дополз до одного из лагерей строителей железной дороги и сказал, что остальные двое были мертвы, когда он оставил их. Ларош полз пять суток, значит, двадцатого сентября этих людей уже не было в живых. И вдруг ваша информация о радиограмме от Брифа, которую якобы принял мистер Фергюсон. Это через девять-то суток после гибели Брифа! Нелепица, да и только.
— Пилот мог ошибиться, — пробормотал я.
— Боюсь, вы не представляете себе, что такое канадский север, мистер Фергюсон. Там парни так не ошибаются. Уж во всяком случае, не опытные летчики вроде Лароша. Четырнадцатого сентября была сильная пурга, — добавил он, — и Ларош пытался посадить свой гидросамолет на поверхность озера. Машина врезалась в скалу, Бриф и Бэйрд получили увечья. Пилот перетащил их на берег, а самолет ушел под воду. Бэйрд умер почти сразу, Бриф — через несколько дней. После этого Ларош начал пробиваться на Большую землю.
— Но радиограмма! — вскричал я. — Как еще мой отец мог узнать…
— Об этом сообщалось в программах новостей. Всю историю с начала до конца передавали несчетное число раз.
