Лупетта - [14]

Так начался наш эпистолярный роман, вначале похожий на игру, но со временем распаливший меня не на шутку. С каждым разом письма становились все смелее, но мы при этом, не сговариваясь, даже не заикались о возможности реального свидания, словно жили не в одном городе, а на разных концах планеты.

Первой не выдержала Лупетта. На мой очередной монолог, искрящий неутоленными страстями, она лаконично ответила: «В виртуальной реальности ты великолепен, но как насчет всего остального? Мир так тесен, так почему бы нам не стать еще ближе друг к другу?»

«Есть! — мелькнуло у меня в голове. — Она уже почти моя... »

Если бы в эту минуту кто-то сказал, во что мне обойдется это «почти», я бы плюнул ему в лицо.

***

За время химиотерапии я настолько сжился со своими стеклянными спутницами, что порою кажется, словно мы представляем собой единое целое: причудливый биомеханоид из плоти, стекла и металла, в котором циркулируют разноцветные жидкости. Шли месяцы, один курс сменялся другим, и чья-то невидимая рука привычным движением бесстрастно переворачивала песочные часы, отмеряя очередной цикл моей жизни. Иногда так хотелось, чтобы эта рука забыла о своем ненужном ритуале или чтоб слипшиеся песчинки забили узкое отверстие между колбами, прервав ход времени.

Если прозевать момент, когда одна из капельниц опустеет, из-за перепада давления венозная кровь побежит вверх по гибкой трубке. Как назло, нередко капельницы заканчивались ночью, и я не успевал вовремя прервать обратный ход крови. Ничего страшного в этом не было, просто в целях экономии систему не меняли до конца курса, и потом я Франкенштейновым чудищем бродил по больничному коридору, распугивая пациентов других отделений тремя пунцовыми шлангами, торчавшими из груди.

Закон сообщающихся сосудов по сути универсален. Наполняя меня своим содержимым, капельницы жадно всасывали обратно не только кровь, но что-то чрезвычайно важное, чему я пока не мог подобрать определения. Волю к жизни? Нет, это чересчур помпезно. Энергию? Скучно. А может, душу? Смешно.

Выдавливая из себя по капле раба, следите за тем, чтобы вслед за ним ненароком не выдавился и хозяин (ведь если есть раб, то у него должен быть хозяин, не так ли?). А то спохватитесь — ан нет, уже поздно, и даже шампанского некогда попросить.

***

Я назначил Лупетте свидание шестого октября в шесть часов вечера на Казанском мосту. Для полной инфернальности не хватало еще одной шестерки. С самого утра я волновался. Было непонятно, почему. Ну, девушка... Ну, красивая, пусть даже очень. Явно не дура, дур в Академию художеств не берут. Что еще? По правде говоря, я даже не совсем помнил, как она выглядит, ведь у редакции мы общались всего несколько минут. Спокойно, спокойно... Любви с первого взгляда нет и быть не может, и вообще я в эту хрень не верю. Просто девушка мне интересна, не более того. Она пишет замечательные письма, ну, это скорее профессиональное. Еще что-нибудь, а? Да пожалуй, ничего... А какие планы? Сходим в кафе какое-нибудь стильное, в «Саквояж» или в «Аллигатор»... Кто девушку ужинает, тот ее и танцует. С этим все ясно, что дальше? Ну что — дальше? Мы ведь не марсиане, да? Если все путем, будем вместе... Час, день, два, месяц-другой от силы. На большее меня не хватит, я же одиночка по жизни. И вообще, что это за внутреннее интервью такое? Похоже, с журналистками вредно знакомиться. Она меня, что ли, к этой рефлексии приучила? Я не такой, понятно? Не такой... Никаких планов на будущее, и точка. Может, она вообще не придет. А если придет, наверняка это будет единственное свидание. Одно дело в письмах чувства изливать, а другое — в реале. Но тогда зачем так нервничать? Не знаю... заткнись!

Я всегда очень осторожно переходил улицу, но тут чуть не попал под машину прямо на Невском проспекте. Все из-за этой чертовой рефлексии. Погрузившись в размышления, я рванул через дорогу сразу, как замигал cвeтoфop, и умудрился не заметить акулью тень шестисотого «мерседеса», летевшего на желтый. Возмущенный визг тормозов в долю секунды прервал мой внутренний монолог, заставив резко отшатнуться. В груди гулко застучало. Черное зеркало бокового стекла машины плавно поехало вниз, и на меня уставились блестящие скарабеи знакомых глаз. Я уже ожидал услышать мат, но не прозвучало ни слова. Человек за рулем словно сосканировал меня, поднял стекло, и чудо немецкого автомобилестроения замерло, тихо шипя в ожидании зеленого света прямо на пешеходном переходе.

— Кто же это такой? — нахмурился я, перейдя на четную сторону проспекта. — Явно знакомое лицо, но откуда? Лично его точно не знаю... дизайн нам вроде не заказывал, наверное шишка какая-нибудь, по телевизору где-то мелькал.

Я, как дурак, пришел на мост минут за сорок и теперь убивал время под квакающий мегафон, приглашавший петербуржцев и гостей нашего города на увлекательную экскурсию по рекам и каналам. Мегафонный монолог я почти выучил наизусть и нервно скучал. Навстречу шли скучные одинаковые люди. И среди них — Гений Невского... Гений не в том смысле, что друг парадоксов, a Genius loci, Дух проспекта. Именно так я называл про себя этого высокого худого бомжа средних лет в чудовищно рваном длиннополом пальто, с психоделической гривой нечесаных волос и не менее метафизической бородой. Он никогда не просил милостыни, никогда не выглядел пьяным, а просто ходил уже добрый десяток лет взад и вперед по Невскому быстрым квазибомжатским шагом с совершенно неясными намерениями. Можно было представить, что некогда он был проклят за какой-то ужасный грех на вечное скитание по главной магистрали петровской столицы. Я бы не удивился, если бы узнал, что Гений Невского помнит то время, когда по проспекту летали не вонючие автомобили, а нарядные кареты. И если бы мне еще сказали, что длинноносый классик, написавший 165 лет назад, что тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений, тоже был знаком с персонажем в рваном пальто, я бы поверил и в это.