Лунный свет - [56]

Она фыркнула и тихо хихикнула:

– Если бы мне оставалось жить три дня, то я точно не провела бы их на борту самолета с Леоном. Не волнуйся. Это совсем не то, что ты думаешь, – трагическим голосом добавила она. – Знаешь, о трех последних днях земного существования речь, конечно, не идет, но мне не нужно, чтобы наши островные кумушки, обожающие сплетничать и совать нос в чужие дела, слушали истории из моей личной жизни.

С этими словами она показала на парочку пожилых покупательниц, которые наверняка ловили каждое наше слово и теперь, осознав, что их поймали на горячем, тут же бросились врассыпную.

Затем Мона понизила голос и сказала:

– Обещаю, скоро мы с тобой устроим девичник и обо всем поговорим, договорились?

– Но…

– Перестань. Переживать.

Возможно, с моей стороны это была глупость. В голову пришла мысль, что я, возможно, проецировала на нее собственный стресс и страхи, чрезмерно утрируя ситуацию. А может, просто была прожженной эгоисткой и хотела, чтобы весь свой искристый, дивный свет она изливала на меня, и только на меня, но никак не на Леона Снодграсса.

– Ладно, – со вздохом ответила я.

– Так-то лучше. А теперь поговорим о делах более животрепещущих… В котором часу с тобой встречается наш Дэниэл?

– Никакой он не «наш».

– Ну хорошо, пусть пока не наш, но помечтать-то можно?

А вот с этим никаких проблем. В последние двадцать четыре часа я только о том и думала, как билось в тот миг под моей рукой его сердце. А прошлой ночью на работе эти мысли довели меня до того, что даже лишили возможности надлежащим образом выполнять возложенные на меня обязанности. Я по ошибке запрограммировала не один ключ от номера, а два. Потом попросила Джозефа вывести из гаража для постояльца совсем не ту машину. И даже так накосячила с программой контроля, что была вынуждена обратиться к Мелинде, чтобы закрыть текущую сессию и запустить новую. Свидетелем моих ляпов стал Чак, тут же окрестивший меня новым прозвищем: Простачок. Как в той сказке об идиотской Белоснежке с ее идиотскими гномами.

– Эй, – сказала, нахмурившись, тетя Мона, – это же не часть вашего расследования, верно? Вы ведь не им намерены заниматься этим вечером?

– Думаю, нет. Хотя все это напоминает мне… Мы обнаружили одну улику… Погоди…

Я покопалась в сумке и извлекла на свет божий найденный в отеле бумажный листок.

– Рэймонд Дарке оставил его в номере. Мы толком не знаем, что это такое. Я попыталась сопоставить кириллические символы с алфавитом в Интернете, но это оказалось невозможным. Текст напечатан шрифтом, который придает ему совсем другой вид, а некоторые буквы соединены между собой, поэтому мне в этом до конца жизни не разобраться.

– Это что, на русском?

– На украинском.

Она удивленно подняла брови:

– В самом деле? Я как раз знаю одного человека, который говорит по-украински. Это сиэтлский галерист Дэвид Шарковски.

– Тот, кто купил у тебя первое полотно?

Из-за чего я, в конечном счете, и обожралась «Нутеллы». Об этом мужике я слышала, но видеть его не видела.

– Это ведь он продал твой холст «Юный Наполеон Бонапарт», да?

Картина стала крупнейшей одиночной продажей среди всех работ кисти Моны.

– Он самый. Козел еще тот, но этот текст, бьюсь об заклад, для тебя перевести сможет. Если хочешь, могу организовать с ним встречу. Может, захватим нашего Дэниэла и где-нибудь пообедаем?

– Ты серьезно?

– Я ему позвоню, а завтра сообщу тебе о результатах. В качестве платы пообещай мне сегодня вечером здорово поразвлечься.

– Рада бы, да не могу. Потому как даже не знаю, чем мы будем заниматься.

– Ох, Берди, – молвила Мона и закинула мне на плечи руки, чтобы обнять, – в один прекрасный день ты поймешь, что незнание – лучшее, что только есть в этой жизни.

Может быть, особенно для такой мужественной женщины, как она. А для меня? На этот счет у меня не было никакой уверенности.

Расставшись с тетей Моной, я пошла с дедушкой Хьюго домой и всю вторую половину дня разрывалась между возбуждением и тревогой. Да, Дэниэл назвал это свиданием, которое на самом деле совсем не свидание, и я к тому же не уделяла такого уж значения одному – единственному вечеру. Может, даже не уделяла совсем. Ощущение было такое, что мы отмотали ситуацию назад. Вот если вы, к примеру, печете торт, делаете все до конца по рецепту, ставите его в духовку, но через несколько минут вспоминаете, что забыли положить яйца, поздно добавлять их сейчас или нет?

Мы, может, и не пекли торт без яиц, но я, откровенно говоря, понятия не имела, что мы с ним на данном этапе представляли, и не знала, чем хотела бы видеть нас в будущем. Я тщетно пыталась в этом разобраться, направляясь вечером в город на пароме, но когда покинула терминал, в голове не оказалось ровным счетом ни одной мысли. По той простой причине, что увидела там Дэниэла, сидевшего на капоте своей «субару».

Когда он повернул голову и увидел меня, в моей груди вспыхнуло головокружительное чувство восторга. Он с кошачьей грацией вскочил на ноги и улыбнулся мне с таким видом, будто увидел во мне солнце. Я тоже ответила ему улыбкой, стоя на противоположной стороне улицы и ожидая, когда проедут машины, чтобы ее пересечь. Сердце в груди то рвалось вперед, то замедляло свой ритм. Затем мои ноги пришли в движение, в легкие ворвался воздух, и все стало отлично. Мне это оказалось под силу.