Лунный свет - [108]

К пятнице я немного свыклась с мыслью о том, что у тети Моны будет ребенок. Спала на этой неделе хаотичнее обычного, поэтому еще больше выпадала из реальности и то и дело клевала носом, на несколько секунд проваливаясь в сон. Мне даже не требовалось прилечь. Я просто на несколько мгновений отключалась, пропускала несколько слов, если рядом кто-нибудь что-то говорил, непривычно от этого расстраивалась и злилась. И именно этой своей раздражительностью объясняла нашу размолвку с Дэниэлом, когда мы немного повздорили по поводу похода в оперу.

Малость струсив, он передумал следить там за Дарке. Даже предложил вообще свернуть наше следствие.

– Мы вполне могли бы заняться расследованием другого дела. В отеле то и дело происходит что-то странное. Что ты, к примеру, скажешь об этих защитниках животных? Джозеф практически уверен, что они шастают в районе парковки отеля. Вполне возможно, планируют вывесить еще один баннер или подложить другую рекламную свинью.

Мне до защитников животных не было никакого дела. Они даже наполовину не представляли для меня того интереса, который я питала к Дарке. К тому же мы уже себя ему посвятили.

– Детективы просто так не сдаются, – сказала я, – мы не можем просто так прыгать с одного дела на другое, не доводя ни одно до конца.

– Думаю, ты права, – ответил он, – но если бы мне пришлось выбирать между двумя вариантами – обычными Ником и Норой и Ником и Норой, Пустившимися Во Все Тяжкие, – то…

– Ты же ведь знаешь, что для подлинных Ника и Норы одно от другого было неотделимо, правда?

– Берди, ты моя Берди. Мне нравится, что ты считаешь их реальными, – сказал он, чуть приподняв вверх уголки рта. – Ладно, придется идти в оперу.

Порой, когда кто-то что-то говорит, нетрудно заметить, что в действительности он думает о чем-то другом. То же самое я замечала и за Дэниэлом, и это меня немного беспокоило. Впрочем, как и многое другое, в том числе и тот идиотский красно-желтый постер в доме Дарке. Где же я могла его видеть? Мозг упорно пытался связать его с каким-то образом, который я лицезрела, когда была меньше. Так где же? В ресторанчике? На нашей старой квартире. Нет, это было немного не то. Сначала мне подумалось, что это какой-то слоган, но когда я попыталась найти его в Интернете, в глазах тут же зарябило от пляжей и пальм. Тогда в голову пришла мысль, что мои усики детектива дергаются не из-за постера, а из-за написанных на нем слов. Эх, будь у меня возможность хоть на секундочку глянуть на постер под другим углом, я бы наверняка их прочла.

Мне очень хотелось забыть этот идиотский постер, но не получалось. А в тот вечер, когда давали оперу, я, поднявшись на борт парома, чтобы попасть в город, уснула прямо в кресле и во сне увидела, как вернулась в дом Дарке одна, заглянула в те самые окна, но увидела, что они превратились в стеклянные стенки китайской камеры для пыток Гудини, внутри которой тонул Дэниэл. Я разбила стекло, а когда вода хлынула наружу, еще раз взглянула на закатный постер Дарке, попыталась сосредоточить внимание на черном вихре, закрывавшем собой солнце, и точно в нем что-то увидела! Но в этот самый момент в сырой вечерней мгле, затянувшей залив Пьюджет-Саунд, взвыла противотуманная сирена, я проснулась и потом уже не могла вспомнить, что видела во сне.

Вполне возможно, что мысль, не дававшая мне покоя, касалась чего-то совершенно банального. Я попыталась выбросить ее из головы и без особого труда этого достигла, когда сошла на берег паромного терминала Сиэтла и увидела, что меня ждет Дэниэл. Насчет костюма он был совершенно прав – тот выставлял его в самом выгодном свете. Дэниэл выглядел выглаженным и лощеным, костюм безумно ему шел. Стянутые сзади черные волосы сияли в свете уличных фонарей.

Он показался мне ослепительным.

– Боже милостивый, Берди, – сказал он, глядя на меня нежными, любящими глазами, – ты выглядишь изумительно. Я будто вижу сон. Блин, может, мне это и правда снится? Постой, дай-ка я сосчитаю.

– Давай, но тогда и я тоже, – с улыбкой ответила я, чувствуя, как у меня загорелись щеки.

И мы сосчитали пальцы – один, два, три, четыре, пять.

– Все на месте, – подвел он итог и коснулся моего цветочка, – сегодня на тебе не лилия.

– Это гардения из нашей теплицы. Гибрид под названием «Тайна».

– В самом деле?

Я кивнула. На кустике расцвел один-единственный цветок, который так шел к моему белому платью, поэтому меня не покидало чувство, что это, как сказал бы Дэниэл, судьба.

– Этот цветок приносит мне удачу, – сказала я ему, – и прекрасно сочетается с твоим удачливым костюмом. Сегодня вечером нам не мешало бы сыграть в лотерею, потому как шансы выиграть в нее поистине астрономические.

– Мне кажется, что я уже выиграл, – сказал он и поцеловал меня в лоб.

Я могла бы вот так стоять с ним целую вечность. Но потом нас чуть не сшиб на велосипеде какой-то неотесанный хипстер, и мы решили, что нашим удачливым натурам лучше двинуть подальше от этого терминала. Поэтому сели к Дэниэлу в машину, а когда он включил Дэвида Боуи, выехали из центра города.

В 1960-х годах Сиэтл-Центр стал местом проведения Всемирной выставки. Сегодня же он расползся в разные стороны, наполовину зарос травой, наполовину превратился в туристическую достопримечательность – здесь было полно музеев, концертных залов и, разумеется, Космическая Игла. В нем же официально располагался и оперный театр, Маккоу Холл, который поистине удивительно выглядел по ночам, сияя пурпурно-синей отделкой из сплошного стекла. Когда же мы с Дэниэлом припарковались на стоянке через дорогу от него и миновали подвесной мост, открывавший вид на человеческую толчею внизу, я так обрадовалась возможности сделать что-то неординарное, что практически позабыла обо всем остальном.