Лунный мальчик - [7]

– Скажите, что мне делать?!

Это был не вопрос, это был крик отчаяния, нет, это было паническое желание выполнить любую команду, какой бы она ни была и от кого бы она ни исходила.

Я встала. Подошла к журнальному столику, взяла смятые листы с мелко набранным текстом и сказала:

– Хорошо. Я поняла. А сейчас, прошу вас, уйдите.

В который раз я заметила, что это он делает с большой охотой.

Наконец-то я осталась одна. Было ясно, что с последней публикацией меня подставили, и не только меня, но и мою приятельницу депутата, чтобы я стала сговорчивее. Теперь уже не было сомнений, что если бы я сейчас не согласилась, то, кроме исков, против меня было бы возбуждено уголовное дело о даче взятки.

Я не раздеваясь легла в постель, выпила снотворное и вскоре заснула.

Это был не сон, это была смерть, подобная той, что у Малевича в его квадрате. Смерть, которая живет недолго.

Поутру смерть проснулась, взяла меня за шиворот и вытолкнула на улицу.

На работу я добралась довольно быстро. На проходной дежурная меня не узнала и раздраженно сказала, что по воскресеньям у них никто не работает и посетителей не принимают. Я извинилась и вернулась домой.

День только начинался. Он был похож на русло большой реки, где не видно ни начала ни конца. Да и сами берега прятались за горизонтом. Я тонула в водовороте минут, а минуты, словно пиявки, впивались в мое тело и выпивали мою душу, всю без остатка.

Было одиннадцать часов утра. Мне казалось, что эту реку под названьем воскресенье я не переплыву.

Я не знала, чем себя занять. Пришла подсказка – надо убить время. Какая глупость. Если я его убью, день никогда не закончится. Рассудок был похож на ртуть, мелкие шарики раскатились по всему полу. Я стала на колени и начала собирать их. Когда большой шарик поглотил последний, ко мне вернулась реальность. Я посмотрела по сторонам и увидела на журнальном столике разбитый термометр. Мой взгляд затравленным зверем скользил по окружающим предметам. Я боялась к чему-либо прикоснуться. Меня мастерски довели до кондиции. Осталось только дождаться понедельника и сдать материал в печать. После всего, что со мной произошло, ни о каких последствиях я не думала. Уставилась в экран телевизора и тупо начала переключать каналы.

У меня и раньше были минуты и даже дни полного опустошения. Но все это вмещалось в рамки обычной депрессии. Я знала, что все закончится, надо только очень постараться, перетерпеть, и все пойдет накатом, своим чередом. За пустырем усталости виднелась жизнь, обычная нормальная жизнь. Стоило только заставить себя двигаться, или, как любил повторять мой муж, включиться – и я включалась. Но сейчас все было иначе. Кто-то не просто вторгся в мою искалеченную жизнь и отнял у меня настоящее, с этим можно было бы смириться, но он отнял и будущее, лишив меня надежды как средства к существованию. Какая-то потусторонняя связь с неживым миром брала надо мной верх, я чувствовала, что угасаю, но что-то продолжало во мне бороться. Я даже услышала голос: «Нет, так жизнь не заканчивается».

Чтобы убедиться в реальности происходящего, я встала с кресла. Подошла к окну, с желанием увидеть улицы, дома, но за окном в окружении тишины, висела только одна картина – ночь. Впервые я почувствовала на физиологическом уровне, как болит душа. Я не могла понять, что это – начало постижения сущего или просто тупик. Как только мысль остановилась на слове тупик, послышалось эхо, громкое увесистое эхо – тупик, тупик, тупик…

Если бы не утро, я бы уже никогда не вырвалась из этого бреда. Здравствуй, утро, здравствуй, понедельник. Пора.

И вот я уже в приемной главного редактора. Новая незнакомая секретарь приятно улыбается и приглашает меня, называя по имени и отчеству, пройти в кабинет. Такое ощущение, что фотографии с моим портретом расклеены по всему городу и ей ничего не стоит идентифицировать мою особу. А впрочем, какое это имеет значение, если я уже вошла. А позади так и осталось стоять как вкопанное воскресенье со своими инквизиторскими замашками. «Не оборачивайся, – сказала я себе, – иначе превратишься в соляной столб». Это и есть Содом и Гоморра.

– Привет, – как ни в чем не бывало сказал главный и протянул теплую и совсем не мужскую руку.

У нас всегда были нормальные отношения, я бы сказала, дружеские. Правда, после моего замужества с ним произошла разительная перемена, он стал более уступчивым, даже появились заискивающие нотки, что меня очень огорчало.

Я молча протянула ему рукопись. Он спокойно положил ее перед собой, – это означало, что у него нет никаких вопросов и в ближайшем номере материал будет напечатан.

Мы как ополоумевшие смотрели друг на друга и своими действиями напоминали героев кукольного спектакля: куда вели все ниточки и кто их дергал, еще только предстояло узнать.

Ни словом не обмолвившись о предыдущей моей публикации, словно этого эпизода в нашей жизни и не было, он проводил меня до двери, по-дружески похлопал по плечу. Все было как обычно, и лишь в последнюю минуту, когда я уже взялась за ручку двери, в его взгляде промелькнуло сочувствие. В считанные доли секунды он справился со своими эмоциями, надеясь, что его слабость осталась для меня незамеченной. Я неловко улыбнулась, протянула ему руку, сказав при этом тихо, почти шепотом: «Спасибо».