Лунный курьер - [10]
Голова закрыла глаза. Лицо ее побледнело.
— Ты понимаешь меня? — спросила слабо она. Я сделал утвердительный знак. Она продолжала:
— Не надо верить тому, что осужденные очень боятся смерти, эшафота: после своего преступления, они переживают так много мучительных часов, что смерть является желанной. С того момента, когда я раздробил череп несчастной Элизе, — жизнь моя превратилась в ад. Поэтому, когда однажды утром, на заре, за мной пришел палач, я был почти счастлив. Еще одно тяжелое мгновение — и мука моя прервалась. И вдруг Круль оживил меня, обрек на новую муку — чудовище!..
Я не знал, что сказать — и наступило глухое молчание.
— И что ужаснее всего, — заговорила она снова, — это то, что я чувствую свое тело! Да, чувствую свои руки, ноги; хочу двигаться, дышать, есть — а между тем, я — только машина. Как я молила Круля — дать мне умереть, но он не хочет, потому что я — плод всей его жизни, и он бережет меня с ревностью влюбленного. Это безумец, гениальный безумец. Но ты ведь — человек с сердцем, — и пожалеешь меня: освободи меня! Разбей машину.
— Это невозможно! — вскричал я. — Уничтожить подобную гениальную работу я не могу.
— Но если бы ты знал, как велики мои страдания!
Ах, каким голосом были сказаны эти слова! С какой мукой смотрели на меня эти глаза.
— Открытие Круля гениально, но кому оно нужно? Какой смысл в том, чтобы оживить отрубленную голову? Какой прогресс это принесет науке? человечеству?
Я согласился, что это грандиозное открытие — бесполезно. А жалкий остаток человека продолжал молить:
— Ты поборол все препятствия и пробрался ко мне — неужели же ты опять покинешь меня на вечную муку… Я живу в прошлом… Ужас! Элиза… тяжелая бутылка… она падает… я поднимаю ее… я думаю, она в обмороке… но голова в крови… Неужели она умерла:? Да: я убил ее… дальше тюрьма, муки, эшафот — затем отдых… Но, Боже, опять жить… страдать… чувствовать себя машиной… О! Какой дикий ужас!..
Я задрожал — и решил. Что? То, что должен был решить человек с настоящим сердцем: я должен дать покой измученной душе Гаруша. Не говоря ни слова, я поднял револьвер, стал поближе к машине, прицелился — и… выстрелил.
Звонкие удары искусственного сердца мгновенно замерли. Послышался треск, глухой шум.
Как я выскочил из лаборатории Круля, как попал по ту сторону забора, как бежал до деревни и как я очутился в своей комнате — не знаю. Я пришел в себя лишь через пятнадцать дней — и узнал, что в ту памятную ночь в красном доме раздался страшный взрыв и вспыхнул пожар, уничтоживший все без остатка.
Среди развалин и пепла останков профессора Зигфрида Круля не было найдено.
Фред Уайт
2000° НИЖЕ НУЛЯ
Лорд Райберн повертел в руке письмо, и легкая улыбка тронула его губы ровно настолько, насколько это было прилично для великого ученого.
— Это замечательная вещь, Хейтер, — сказал он своему главному ассистенту. — Это письмо, как вы думаете, от кого?.. От моего величайшего врага, научного, конечно, — Мигуэля дель Виантес. Он просит разрешения приехать поговорить со мной. Я имею все основания рассматривать этот акт с его стороны, как сдачу своих позиций, за которые он боролся со мной целых двадцать лет.
Георг Хейтер улыбнулся. Он прекрасно помнил все жестокие стычки между двумя учеными, обвинявшими друг друга в шарлатанстве; да и всякий, интересовавшийся наукой, не мог не знать смертельной вражды между лордом Рай- берном и известным испанским ученым. То обстоятельство, что им никогда не приходилось встречаться, и то, что они даже не знали друг друга в лицо, не имело большого значения: ведь их вражда началась на чисто научной почве и, в сущности, не имела никаких оснований перейти в личную неприязнь.
— Он хочет поговорить со мной, — продолжал великий ученый. — Он пишет, что отправляется в научное путешествие в Южную Америку, из которой он может и не возвратиться: ему предстоят большие трудности и опасности. И вот он протягивает мне ветку мира. Так или иначе, но я телеграфировал ему о своем согласии по указанному им адресу. Он ответил, что приедет сегодня после обеда. Так как этот визит носит совершенно частный характер, — вы понимаете, что ему не хотелось бы, чтобы об этом знали и говорили, — позаботьтесь, чтобы он прошел незамеченным. Пусть оставит автомобиль у ограды в кустах, а самого его проведете ко мне через оранжерею. А потом оставьте нас вдвоем. Самое лучшее, если вы съездите на это время в город и вернетесь часам к пяти. Я надеюсь на вашу скромность, Хейтер.
— О, можете быть спокойны, — ответил Хейтер. — А он не пишет о причине этого визита?
— Ах, да, разве я вам не говорил? Он чрезвычайно заинтересован моими работами с низкой температурой. Он хочет взглянуть на бриллиант, с которым мы будем производить наши эксперименты.
Хейтер вышел, оставив ученого, ликовавшего в душе своей победе над соперником. Да, этот эксперимент должен увенчать всю его долголетнюю работу. А этот предстоящий визит врага, которого он никогда не видел, и который приедет к нему за советом и с предложением мира (в этом он не сомневался) после двадцати лет ожесточенной травли его во всех научных журналах, радовал его.
