Лунный камень [текст оригинала] - [71]

Думаю, что даже сам пастор (хотя, признаюсь, это сказано слишком сильно) не мог бы образумить девушку в таком состоянии, в каком находилась она. Я отважился лишь на то, чтобы вернуть ее к предмету ее гнева, в надежде услышать от нее что-нибудь полезное.

— На что вам нужен мистер Фрэнклин Блэк? — спросил я.

— Мне нужно его видеть.

— Для чего?

— У меня есть к нему письмо.

— От Розанны Спирман?

— Да.

— Вложенное в письмо к вам?

— Да.

Неужели мрак начинает рассеиваться? Неужели то, что я стремился так страстно узнать, само собой открывается? Я был вынужден помедлить с минуту. Сыщик Кафф оставил после себя заразу. По некоторым лично мне известным признакам сыскная лихорадка снова начала овладевать мною.

— Вы не можете увидеть мистера Фрэнклина, — сказал я.

— Я должна его видеть и увижу!

— Он вчера уехал в Лондон.

Хромоножка Люси пристально посмотрела мне в лицо и поняла, что я говорю правду. Не сказав более ни слова, она тотчас повернулась и пошла к Коббс-Голлу.

— Постойте! — воскликнул я. — Завтра я жду известий о мистере Фрэнклине Блэке. Дайте мне письмо, и я пошлю его по почте.

Хромоножка Люси оперлась на свой костыль и взглянула на меня через плечо:

— Я должна передать ему письмо только из рук в руки.

— Написать ему об этом?

— Напишите, что я его ненавижу, — и вы скажете правду.

— Да-да, но как же насчет письма?..

— Если он хочет получить это письмо, он должен вернуться сюда и взять его у меня.

С этими словами она заковыляла к Коббс-Голлу. Сыскная лихорадка лишила меня всякого достоинства. Я поспешил вслед за нею и приложил все усилия, чтоб заставить ее разговориться. Напрасно! К несчастью, я был мужчиной, и Хромоножке Люси доставляло удовольствие разочаровывать меня. В тот же день, попозднее, я попытал счастья у ее матери. Добрая миссис Йолланд могла только всплакнуть и посоветовала извлечь капельку утешения из голландской бутылочки. Я нашел рыбака на берегу. Он сказал, что дело путаное, и продолжал чинить сеть. Ни отец, ни мать не знали больше меня самого. Оставалось испробовать последнее средство — написать с утренней почтой мистеру Фрэнклину Блэку.

Предоставляю вам судить, с каким нетерпением поджидал я почтальона во вторник утром. Он мне принес два письма. Одно от Пенелопы (у меня едва хватило терпения его прочесть), сообщавшей мне, что миледи и мисс Рэчел благополучно прибыли в Лондон. Другое — от мистера Джефко, с известием, что сын его хозяина уже уехал из Англии.

Приехав в столицу, мистер Фрэнклин, как оказывается, отправился прямо к отцу. Он явился не совсем кстати. Мистер Блэк-старший с головой ушел в свои депутатские дела в нижней палате и забавлялся дома в этот вечер любимой парламентской игрой — составлением записок, которые они именуют «частным биллем». Сам мистер Джефко проводил мистера Фрэнклина в кабинет отца.

«Любезный Фрэнклин, что заставило тебя так неожиданно ко мне явиться? Не случилось ли чего дурного?»

«Да. Случилось дурное с Рэчел, и я чрезвычайно огорчен».

«С прискорбием слышу это. Но у меня нет сейчас времени выслушивать тебя».

«А когда вы сможете меня выслушать?»

«Милый мой мальчик, не стану тебя обманывать. Я смогу выслушать тебя по окончании этой сессии, ни на минуту раньше. Спокойной ночи!»

«Благодарю вас, сэр, спокойной ночи!»

Таков был разговор в кабинете, переданный мне мистером Джефко. Разговор вне кабинета был еще короче.

«Джефко, посмотрите, когда отходит завтрашний поезд, приуроченный к пароходу на континент?»

«В шесть часов утра, мистер Фрэнклин».

«Велите разбудить меня в пять».

«Едете за границу, сэр?»

«Еду, Джефко, куда железные дороги увезут меня».

«Прикажете доложить вашему батюшке, сэр?»

«Да, доложите ему по окончании сессии».

На следующее утро мистер Фрэнклин отправился за границу. В какое именно место ехал он, никто, — не исключая и его самого, — отгадать не мог. Может быть, мы получим от него первое известие из Европы, Азии, Африки или Америки. По мнению мистера Джефко, он мог находиться в любой из четырех стран света.

Весть об отъезде мистера Фрэнклина в субботу утром и весть о прибытии миледи в Лондон с мисс Рэчел в понедельник дошли до меня, как вам известно, во вторник. Наступила среда и не принесла ничего нового. Четверг преподнес вторую пачку новостей от Пенелопы.

Дочь моя сообщала, что к ее барышне пригласили какого-то знаменитого лондонского доктора и что он получил гинею за то, что посоветовал развлекать ее. Цветочные выставки, оперы, балы — множество веселья предстояло в будущем, и мисс Рэчел, к удивлению ее матери, с жаром погрузилась во все это. Явился с визитом мистер Годфри; по всей видимости, он по-прежнему был влюблен в кузину, несмотря на прием, оказанный ему, когда он попробовал счастья в день ее рождения. К величайшему сожалению Пенелопы, на этот раз его приняли очень любезно, и он тут же вписал имя мисс Рэчел в членский список комитета дамской благотворительности. Моя госпожа, по словам Пенелопы, была очень расстроена и имела две продолжительные беседы со своим стряпчим. Дальше следовали кое-какие рассуждения относительно одной бедной родственницы, некоей мисс Клак — той самой, о которой я упоминал при описании обеда в день рождения; она сидела возле мистера Годфри и оказалась большим знатоком шампанского. Пенелопа выражала удивление, что мисс Клак все еще не явилась с визитом. Наверное, она скоро привяжется к миледи, по обыкновению… и так далее, в том же роде, как это принято у женщин — отпускать шпильки друг другу и словесно и письменно. Об этом не стоило бы упоминать, если бы не одно обстоятельство. Я слышал, что, расставшись со мной, вы перейдете к мисс Клак. Если это так, окажите мне милость, не верьте ни единому ее слову, когда она станет говорить о вашем нижайшем слуге.