Лунный цветок - [3]

Джером поехал в Японию с оккупационными войсками и отправился прямо в Хиросиму. Его делом была радиация, и он хотел побольше узнать о ней сам. Он остался в Японии. Он оставался там до самой смерти Меррила Ванса, последовавшей четыре года спустя. Он приехал домой в связи со смертью доктора Ванса и обнаружил, что в его отсутствие Марсия выросла.

Рев моторов самолета вернул ее в настоящее, в соседнем кресле зашевелилась Лори и толкнула мать.

— Посмотри на облака, они как королевский двор, правда?

Марсия некоторое время поиграла с ней в облака, считая королев и фрейлин в огромных массах облаков на горизонте и под самолетом.

Не реже, чем раз в каждые полчаса Лори перелезала через ноги матери и ходила попить к охладителю воды, расположенному прямо впереди, недалеко от их мест. Иногда она прогуливалась взад-вперед по проходу. Стюардесса снабдила ее пластмассовым пакетом для гирлянд, и они все еще оставались основанием для дружбы. Несколько раз Лори останавливалась поговорить с мистером Коббом, с которым они теперь были сердечными друзьями.

— Он раньше был в Японии, — сообщила она. — Он писатель или что-то в этом роде, и он там собирается работать над книгой. Кроме того, он в течение года собирается преподавать в колледже в Киото.

Марсия понимающе и проницательно посмотрела на дочь.

— Он сам сообщил все это, правда! — усмехнулась, не смущаясь, Лори.

Ужин удачно прервал их беседу. После ужина можно было подумать об отдыхе. Впереди был долгий ночной перелет. Когда стюардесса стала помогать пассажирам укладываться спать, раздавая подушки и одеяла, выключая верхнее освещение, Алан Кобб прошел через проход к Марсии.

— Мне пришло в голову, — сказал он, — что юная леди могла бы лучше выспаться, если бы могла вытянуться на двух соседних сиденьях. Рядом с моим местом есть свободное сиденье, и если она там ляжет, я буду рад поменяться с нею местами.

На мгновение Марсия заколебалась. Алан Кобб казался довольно приятным, но он мог захотеть поговорить, а она не была уверена, что в состоянии сейчас беседовать с незнакомым человеком. Она неуверенно взглянула на него и увидела, что он насмешливо смотрит на нее и глаза его смеются.

— Я обещаю вам не храпеть, — сказал он, — а если вы станете болтать мне в ухо, я попрошу вас замолчать. Я собираюсь поспать.

Он легко читал ее мысли, и она робко поблагодарила его. Когда Лори была удобно устроена, Марсия опустилась на сиденье у окна и устроилась, прислонив подушку к стенке самолета. На соседнем кресле Алан Кобб завернулся в одеяло, и, казалось, сразу уснул.

Марсия не могла не раздвинуть занавески и не поглядеть на огромное звездное небо, с полоской дневного света на горизонте и сердитым черным океаном внизу. Она испытывала удивление и волнение и не могла уснуть. Каким удовольствием было бы впервые проделать это путешествие с Джеромом! Она так мало с ним путешествовала. Как ясно и с какой болью вспоминала она его таким, каким он был после смерти ее отца, когда он впервые осознал, что она взрослая молодая женщина, и явно влюблена в него. Она тотчас ощутила, что он изменился, когда вернулся из Японии. Он никогда не был веселым и беспечным, но теперь он казался более мрачным и серьезным, чем раньше. Временами она чувствовала, что его что-то тревожит. Может быть, это была тень Хиросимы? Она не знала. Она знала только, что способна заставить его засмеяться и что, благодаря ей, он мог на время забыть о том, что оставил в Японии, чем бы оно ни было.

Ее мать хорошо видела, что происходит, и старалась использовать против этого все свое влияние.

— Он мне напоминает Люцифера, Марсия, — сказала она однажды. — У меня такое неприятное чувство, будто мой дом навещает черный ангел.

Марсия восприняла поэтичность образа, и это усилило для нее обаяние Джерома. Ее мать сказала:

— Ради Бога, забудь его, дорогая. Он слишком стар для тебя. Кроме того, ни одна женщина в здравом уме не выйдет замуж за ученого. Наука хуже профессии медика, даже хуже, чем гольф.

— Но ты же вышла замуж за ученого, — сказала Марсия.

Миссис Ванс грустно кивнула:

— Да, и восемь вечеров из каждых семи я не могла сказать, будет ли он к обеду.

Но Марсия знала, что в ней говорила любовь и что она не поменялась бы местами ни с одной из женщин. Поскольку Марсия страстно любила отца, Джером ей казался самым подходящим мужем.

Вначале их семейная жизнь была чудесной. Если ему нравилась ее молодость, смех и жизнь, то ей нравилась в нем мудрость взрослого. В течение первого года или около того, она чувствовала, что его тянет к ней так, как будто она является для него своего рода спасением, как будто в ее объятиях его ждала безопасность, которую он не мог обрести больше нигде. Она не понимала, но удерживала его вблизи и строила свою жизнь вокруг него и для него.

Одно было странно — его нежелание говорить о Японии. Или, по крайней мере, он говорил о ней поверхностно. Однажды она спросила его, вернется ли он когда-нибудь туда, и он неожиданно рассердился так, что испугал ее. Но потом он схватил ее в объятия, и она знала: что бы ни рассердило его, не она вызвала его гнев.

Однако вскоре после рождения Лори он вернулся в Киото. Сначала Марсия не придала этому значения. Он мало говорил ей о своей работе — как ее отец мало говорил о ней своей жене и дочери — но она знала, что его интересуют эксперименты, в особенности эксперименты одного ученого в Киото. Почему-то не казалось странным, что он должен вернуться в Японию и продолжить работу, которую он оставил после смерти ее отца. Он, в конце концов, пошлет за ней, и она охотно присоединится к нему.