Лунное золото Революции - [12]

Когда клубы поползли в кабину, Владимир Иванович задраил люк. Не накрепко, а только на одну гайку.

Мало ли что?

Это, конечно не победа, но четверть часа назад и на это он не смел рассчитывать.

Поднимаясь по лестнице, Владимир Иванович улыбался, но едва голова его поднялась над обрезом люка, как улыбка пропала.

Он-то считал, что именно он воевал с врагами, но оказывается, основной удар пришелся на верхнюю часть корабля и, похоже, что какая-то из пробивших броню пуль досталась пилоту.

Федосей лежал у стены, предоставив «Иосифу Сталину» в одиночку спасать себя и людей. Рядом с головой в луже крови лежал кусок чего-то коричневого. Сердце коминтерновца пропустило удар, но тут же забилось в верном ритме.

Товарищ был ранен, но жив. Безусловно жив! Шевелился!

На его глазах Федосей открыл глаза и, морщась от боли, коснулся головы. Содрав с неё разорванный пулей шлем, бросил его в сторону. Пуля пощадила товарища, скользнув по шлему и вырвав кусок кожи.

— Жив?

Не дожидаясь ответа, Дёготь оглянулся. Только сквозных пробоин тут имелось с десяток и еще столько же застряли в оболочке не сумев пробить сталь и превратившие гладкий металл в прыщавую подростковую щеку. То, что Федосей остался жив после этого, ничем иным кроме как запредельным везением объяснить было нельзя.

— Какой же ты везучий, чертушка! — с восхищением сказал Владимир Иванович.

— Что французы? — проскрипел чекист.

— Французы? А французы молодцы…

Через четверть часа укутанный в тулуп и с наспех перевязанной головой, Федосей сидел в пилотском кресле. Сжатые кулаки лежали на простреленном пульте, бессильные изменить что-либо. Одно примиряло с действительностью — все-таки они летели на восток, домой.

Ревел двигатель, белая муть за разбитыми иллюминаторами становились то реже, то плотнее, но не пропадала вовсе.

— Интересно, где мы теперь?

Кутаясь в полушубок, Федосей только зубы показал.

Полушубку и впрямь повезло меньше, чем Федосею… Из пробитой в двух местах овчины торчали какие-то клочья.

— Наверняка уже над Польшей, — ответил сам себе Дёготь. Для очистки совести он посмотрел в иллюминатор, но там по-прежнему клубилось. Пар человеческого дыхания мешался с залетевшими в кабину облаками, и добавил чуть тише:

— Хотелось бы на это надеяться…

Глава 2

Германия. Пфорцхайм. Январь 1931 года.

На картофельном поле, полчаса назад ставшим аэродромом стояли двое. Механик, готовивший машину к вылету и начальник разведки спартаковцев товарищ Мильке. Ожидание заставляло нервничать, но они старались не показывать этого друг другу. Понимая бессмысленность вопроса, коммунист все же спросил:

— Скоро он?

Национал-социалист пожал плечами, но тут же радостно вскинул руку, показывая вперед, туда, где белая земля сходилась с голубым небом..

— Вон! Вон он! Летит!

Уже не обращая внимания на товарища, он закрутился на месте, то поднимая, то бросая обломки досок и куски промокшей мешковины.

— Что случилось? — насторожился Мильке.

— Ветер. Нужно показать направление ветра.

Коммунист сообразил быстро. Сорвав с шеи шарф, он вытянулся, давая ветру подхватить свободный конец.

— Не увидит! — крикнул механик откуда-то снизу. — Нужен дым. Огонь!

Он наткнулся на ведерко с краской, и через минуту дымный шлейф потянулся над землей.

Треск мотора приблизился. Там где колеса фоккера ударились о землю, вверх взметнулся снежный фонтан. Снижая скорость и превращая мерцающий круг пропеллера в заметное глазу мелькание лопастей, машина подкатилась к сараю. Механик коротко вздохнув, досадливо покачал головой. Самолету досталось. На крыле и бортах виднелись свежие отметины от французских пуль. Но и машина, и пилот уже были вне опасности.

Геринг, словно забыв об огрузневшем теле, легко выскочил на крыло, ловко съехал вниз. Механик подскочил и вытянулся, переживая уже позабытое ощущение воинского братства, казалось бы безвозвратно ушедшее с той войной. Похожее чувство испытал и Герман. Оба, и пилот и механик, без слов поняли друг друга и Геринг, улыбнувшись, бросил:

— Краска осталась? Добавь-ка этому ветерану еще два крестика.

Атмосфера. «Иосиф Сталин». Январь 1931 года.

Во второй раз их перехватили где-то над Восточной Польшей. Во всяком случае, внутреннее ощущение Владимира Ивановича подсказывало, что до Родины совсем недалеко. Как раз в том момент, когда Дёготь всерьёз стал подумывать, что и в этот раз их пронесло мимо неприятностей их и достали…

Дирижабль всплыл прямо по курсу — беззащитный, он выглядел словно большой мыльный пузырь. Или как кит перед китобойным ботом. В отчаянии от того, что случилось в небе Германии, враги отдали его на заклание.

Это была совершенно безумная, отчаянная попытка остановить «Иосифа Сталина», задержать до подлета круживших где-то рядом аэропланов.

Солнечные блики с блестящей металлической оболочки подсадной утки летели к ним как мольбы: — «Заметьте нас! Обратите внимание! Задержитесь!»

Прозрачные круги пропеллеров толкали легковесную махину навстречу звездолету. Он словно вызывал на бой раненый космический корабль.

Люди там, наверное, как один были героями, понимающими, что в этом гамбите у них только один путь — сверху вниз, в смерть. А может быть и нет. Скорее всего, никто и не спрашивал экипаж — готовы ли они умереть за секреты большевиков. Только как бы там ни было, а свои секреты Федосей ценил больше сбитого дирижабля и жизней его пилотов.