Лунная опера - [63]

– Алло, да-да, это я.

– Ты? – ответили на другом конце.

– Я.

Помолчав какое-то время, жена совершенно на ровном месте вдруг что-то заподозрила:

– С кем это ты там?

На секунду Чжан Гоцзин остолбенел, он понял намек и сказал:

– Ни с кем, я вообще один.

На другом конце провода замолчали, а после длительной паузы вдруг послышалось:

– Ты говоришь неправду.

Подумав, Чжан Гоцзин ответил:

– Мы тут с товарищем играем в облавные шашки, просто он тут задумался. Дома все нормально?

– Дома все нормально. Что ты там снова не спишь? Ну-ка передай трубку своему товарищу, я скажу, чтобы вы не засиживались допоздна.

Чжан Гоцзин на несколько секунд замер, потом сказал:

– Да не дури.

– А я и не дурю, пусть он возьмет трубку.

Чжан Гоцзин рассмеялся:

– Да нет у меня тут никого. Кроме меня, только ты в телефоне.

– Ты обманываешь.

– Да правда никого нет, перестань сходить с ума.

В трубке снова молчали. Только сейчас Чжан Гоцзин понял всю серьезность своего положения. И эта серьезность заключалась в том, что он и вправду не давал жене повода так говорить. Она делала из мухи слона. Неожиданно в трубке раздались всхлипывания. Это было просто невыносимо. Чжан Гоцзин попытался ее окликнуть, но к телефону подошел сын:

– Мама заболела, а сама водит меня в школу.

Его голос звучал так, словно он заучил наизусть урок. На заднем плане Чжан Гоцзин услышал, как кто-то уточняет:

– Температура тридцать девять и семь.

Сын тут же продекламировал:

– Температура тридцать девять и семь. Это мама.

Голос вдали процитировал:

– А еще принесли бабушке яйца.

Сын повторил:

– А еще принесли бабушке яйца. Это мама. Пять цзиней [15] . Принесли два раза.

Брови Чжан Гоцзина поползли наверх. В этот момент он практически как наяву увидел физиономию своей женушки, как она показывала на себя пальцем и сын спешил уточнить, говоря, «это мама», как она раскрыла свою пятерню, чтобы сын сказал «пять цзиней», как выставила два пальца, чтобы тот сказал «два раза». У Чжан Гоцзина это вызвало раздражение, и он строго попросил:

– Передай трубку маме.

Подождав, он громко сказал:

– Ты что творишь?

Но его нападки тут же встретили контрударом:

– А ты что творишь?

– Зачем воду мутить? Противно, черт побери.

На другом конце провода уже никто не плакал, разговор резко оборвался. Перед тем как бросить трубку, жена сказала:

– Я пойду к вашему главному редактору!

Чжан Гоцзин еще несколько секунд продолжал слушать короткие гудки, прежде чем отключить телефон. Красные цифры на экране потухли, словно ушли в мир иной. Отбросив телефон на кровать, Чжан Гоцзин коротко ругнулся: «Твою мать». Потом, подумав, повторил снова: «Ну, твою мать».

Спал Чжан Гоцзин плохо, ему приснилось столько всего странного. Но когда он проснулся, то ничего вспомнить не мог. Один сон все-таки вертелся в его мозгу, видимо, это было что-то важное. Он все пытался его вспомнить, не в силах выбросить из головы. В конце концов Чжан Гоцзин отчаялся. Он еще не поднялся с кровати, а настроение у него было уже хуже некуда.

Первую половину дня Чжан Гоцзин редактировал статью, а после нехитрого обеда улегся поспать. Коллеги, видя его душевные муки, старались не докучать ему своими расспросами. По его лицу можно было сразу догадаться, что чего-то ему недостает для полного счастья. Умывшись, Чжан Гоцзин уселся на диван, чтобы побриться. Электробритва скользила вверх и вниз по подбородку и скулам. Он уже выбрился начисто, но все еще продолжал водить бритвой, пока кожа не приобрела иссиня-черный оттенок. При этом выражение лица у него было такое, что лучше его и не трогать.

Неожиданно у него зазвонил телефон. Несколько растерянно Чжан Гоцзин раскрыл его и тут же услышал голос Линь Хун. Только сейчас он понял, что все это время ждал ее звонка. Чжан Гоцзин поднял голову и взглянул на висевшие перед ним часы, стрелки как раз остановились на трех. Голос Линь Хун звучал так, словно вчера ничего и не произошло, словно этого вчера вообще не было. Линь Хун сказала, что все утро бродила по магазинам, вернулась только в два, после чего отдыхала в номере. Она предложила:

– Если есть время, заходи, посидим, все равно уже устал от работы.

– Я сейчас приду, – поспешно ответил Чжан Гоцзин.

Отсоединившись, Чжан Гоцзин еще некоторое время находился в ступоре, про себя он сказал: «Было бы намного лучше, если бы эта женщина не являлась моим начальником». Выходя из оцепенения и развивая эту мысль дальше, он решил переиначить сказанное: «Было бы еще лучше, если бы я являлся ее начальником». В этот момент Чжан Гоцзин еще сильнее ощутил притягательную силу власти. Он холодно усмехнулся и, обращаясь к себе, критично заметил: «А ты, оказывается, дешевка; когда ты делаешь выбор между чувствами и властью, в тебе проявляются самые мерзкие мужские качества». Чжан Гоцзин достал из выдвижного ящичка ярко-красную итальянскую футболку (подарок с прошлой пресс-конференции), он еще ее не надевал. Зайдя в ванную комнату и переодевшись, он покинул общежитие. Солнце радовало глаз, Чжан Гоцзин увидел свое отражение в стеклянной витрине. Огромное вечернее красное светило наилучшим образом подчеркивало все достоинства внешности, демонстрируя привлекательный молодцеватый вид Чжан Гоцзина. От сердца у него отлегло, и к нему снова вернулось благостное выражение лица.