Лунная ночь - [3]

— Носитесь вы со своей войной, как дурак с писаной торбой, — начал он злобно. Паренёк в рваной гимнастёрке молчал, и Лёшу это завело ещё сильней. — Кончилась она, ясно? Давно кончилась! Ваш упырь Сталин загубил кучу народу, ваши упыри у власти загубили тех, кто выжил, а вы, упыри, — он начал повторяться, но в запале не замечал этого, — а вы носитесь по полю, как идиоты, народные денежки прожигаете! Если бы не вы с вашими начальниками, все ту войну забыли бы давно и жили бы счастливо! Кому вы нужны? Все страны хотят с нами дружить, все хотят демократии, а вы с вашими долбаными идеалами всё думаете, что умнее всех! Вон наши дедушки-прадедушки о войне и не рассказывали никогда, они её забыть поскорее хотели! А вам лишь бы повоевать!

Парень продолжал молчать, молчали и остальные. Лёша же, наоборот, распалялся:

— Достали вы со своим победобесием! Ах, мы победили, ах, мы молодцы! Кого вы там победили? Гитлера? С ним лучше было дружить, нагнули бы весь мир! — он хотел ввернуть про «я помню, я горжусь», но вовремя сообразил, что на реконструкторов этот аргумент не действует.

— Хорошо говоришь, складно, — тихо сказал наконец парень, когда Лёха выдохся. — А что ты сделал для того, чтобы хорошо жить не только тебе, но и тем, кто будет после тебя?

— А после меня — хоть потоп, — крикнул Лёха, как плюнул. — Для меня никто ничего не делал — и я ничего не буду! Пусть каждый сам выкарабкивается! Все учат, учат… Нечего меня учить, я и сам умный!

— Значит, дедушки-прадедушки о войне не рассказывали? — словно не услышав ответа, бесцветным голосом поинтересовался парень. — Почему, интересно?

Лёха осёкся. Говоря это, он повторил известную фразу, но сам никогда над смыслом её не задумывался. Не говорили — ну и чёрт с ними. Кому это нужно? Жить надо настоящим, а не вспоминать прошлое день ото дня.

— Мой прадед вообще с войны не вернулся, — буркнул он. — А дед на войне не был. И что? Погиб прадед непонятно за что. А не воевал бы — был бы жив, глядишь. Мог бы закосить, дурак…

— Мог бы, наверное, — задумчиво пробормотал парень. — Вот только если бы все они, как это… закосили — кто бы врагов остановил?

— А нечего было Сталину ту войну развязывать, — огрызнулся Лёха.

— Вот, значит, как, — покивал парень. — То есть, зря они воевали?

— Зря!

Парень сделал шаг вперёд, ещё один… Лёха отшатнулся.

Парень тоже не отбрасывал тени, но при этом был совершенно реальным, ничуть не похожим на голограмму.

Но страшнее было другое. Теперь, на свету, он узнал лицо.

Он видел его несколько раз. На старых, очень старых фотографиях в фотоальбоме деда, который в последний раз смотрел ещё в детстве.

«А вот это, Лёшенька, твой прадедушка. Он был кадровым командиром — так это тогда называли. Погиб в почти самом начале войны в наших же местах — только училище успел закончить. А где похоронен — того никто не знает…»

Несомненно, это он. Стрижка ёжиком, почти детский подбородок, глубоко посаженные глаза…

Лёше стало страшно. Гораздо страшнее, чем в момент приезда на кладбище.

— Мы воевали ради того, чтобы ты, дурень, мог жить, — тихо сказал парень. — Чтобы ты мог просыпаться по утрам, радоваться, отдыхать, наслаждаться жизнью. Мы этого не успели. Это должны были успеть — за нас! — те, кто будут жить после нас. Но раз мы воевали зря, — голос его стал твёрдым, как стальной клинок, — раз вы не хотите помнить ни нас, ни того, что мы ради вас делали… значит, тебе не нужна твоя хорошая жизнь, верно?

Он протянул вперёд руку, и Лёша почувствовал, как всё тело пронзил ледяной холод. Словно могучая рука схватила его за горло. Взгляд его заметался, ища поддержки… но призраки, окружавшие поляну, тоже не сводили с него глаз, и от этого ему становилось ещё страшнее.

Где те трое, что привезли его сюда?

Их не было.

Чернота…

Лёша открыл глаза. Он лежал у себя в комнате, на диване. Было мокро и неуютно, в диван неторопливо впитывалась лужа. Тихонько отстукивали на стене китайские часы, но Лёше этот звук казался ударами молота по наковальне.

Перед глазами плыли круги, в ушах ещё стояло «…раз вы не хотите помнить нас…»

Лёша щёлкнул кнопкой торшера, глянул на пол, ища взглядом тапки… и через мгновение уже сидел, вжавшись в спинку дивана.

Ноги его были полностью извозюканы в земле. Жирной и бурой, как в окрестностях мемориала.

Остаток ночи Лёша просидел, съёжившись на диване. Голова была абсолютно пустой…