Лунная миля - [4]

Я глотнул минералки. Осушил стакан, если быть совсем точным. Снова наполнил его — из голубой и явно не стоящей своих денег бутылки, которую официант оставил на столике. И я не в первый уже раз задумался, почему оставлять на столе бутылку воды или вина считается нормальным, а бутылку виски и джина — нет.

Она сказала:

— Не умеешь ты время тянуть.

— Я и не знал, что тяну время.

— Уж можешь мне поверить.

Удивительно, как быстро красивая женщина может превратить мозг парня в склад ваты и опилок. И без всяких усилий — просто за счет того, что она красивая женщина. Я вытянул из кармана конверт, передал ей:

— Твоя доля. «Дюхамел-Стэндифорд» уже вычли налог.

— Какие заботливые. — Она убрала конверт в сумочку.

— Не знаю, насколько они заботливые, но правила соблюдают железно.

— В отличие от тебя.

— Люди меняются.

Она задумалась, и ее карие глаза стали еще темнее, еще печальнее. Затем ее лицо словно озарилось изнутри. Она полезла в сумочку, вытащила чек обратно. Положила его на стол между нами.

— У меня идея.

— Нет-нет-нет. Никаких идей. Не надо.

— Еще как надо. Подкинем монетку. Орел — ты платишь за обед.

— Я и так за него плачу.

— Решка… — Она постучала ногтем по своему пивному бокалу. — Если решка, мы обналичим этот чек, снимем номер в «Миллениуме» и весь оставшийся вечер потратим на то, чтобы разнести тамошнюю постель в труху.

Я снова отпил минералки.

— У меня сдачи нет.

Она скривила губы:

— Будто у меня есть.

— Ну что ж тут поделаешь.

— Прошу прощения, — обратилась она к официанту. — У вас четвертака не найдется? Я сразу верну.

Он дал ей четвертак, и пальцы его чуть дрожали — хотя она была почти вдвое его старше. Но у нее был такой дар, она могла выбить из равновесия мужика практически любого возраста.

Когда он ушел, она сказала:

— Он довольно милый.

— Для зиготы, ага.

— Ну зачем так сурово.

Она поместила монетку на ноготь большого пальца, который уперла в указательный.

— Орел или решка?

— Не буду я выбирать, — сказал я.

— Да ладно тебе. Орел или решка?

— Мне на работу надо.

— Прогуляешь. Никто и не узнает.

— Я-то буду знать.

— Честность, — сказала она, — явно переоценивают.

Она щелкнула пальцем, и четвертак, бешено вертясь, взлетел к потолку. Приземлился он на лежащий на столике чек, на равном расстоянии между моей минералкой и ее пивом.

Орел.

— Черт, — сказал я.

Официант снова оказался поблизости, я вернул ему четвертак и попросил принести счет. Пока он ходил за счетом, мы не произнесли ни слова. Она допила свое пиво. Я допил свою минералку. Официант скользнул моей кредиткой по датчику, а я прикинул, сколько оставить чаевых, чтобы он не обиделся. Когда он опять проходил рядом, я отдал ему счет.

Я взглянул в ее огромные, медового оттенка глаза. Губы ее были чуть приоткрыты; если знать, куда смотреть, то можно разглядеть крошечный скол у основания верхнего левого клыка.

— Давай все равно это сделаем, — сказал я.

— Снимем номер.

— Ага.

— Постель.

— Си.

— И сомнем простыни так, что они их в жизнь не отгладят.

— Ну, давай не будем устанавливать планку так высоко.

Она раскрыла мобильник и позвонила в отель. Через пару секунд она сказала:

— У них есть свободный номер.

— Сними его.

— До чего бессмысленная трата денег.

— Ты же сама это предложила.

Моя жена поднесла телефон к уху.

— Если этот номер сейчас свободен, то мы его снимаем.

Она снова шкодливо взглянула на меня, как будто ей было шестнадцать лет и она только что стырила ключи от отцовской машины. Она произнесла в трубку:

— Фамилия? Кензи. Да. Первая буква — Ка, как в слове «кенгуру». Имя — Энджи.

Уже в номере я спросил:

— Ты предпочитаешь, чтобы я звал тебя Энджи? Или Доминик?

— Вопрос в том, что ты предпочитаешь?

— Мне обе нравятся.

— Ну, значит, и разницы никакой нет.

— Слушай.

— Да?

— А как мы разнесем постель в щепки с этой тумбочки?

— И правда. Держишь меня?

— Держу.

Позже, когда мы дремали под аккомпанемент далеких гудков и шума шоссе в десяти этажах под нами, Энджи, подперев голову рукой и глядя на меня, сказала:

— Сумасшедшая была идея.

— Ага.

— Оно нам вообще по деньгам?

Ответ она знала и сама, но я все равно его озвучил:

— Наверное, нет.

— Черт. — Взгляд ее упал на тончайшие белоснежные простыни.

Я тронул ее за плечо:

— Время от времени нам все-таки надо отдыхать. Да и «Д и С» практически гарантировали, что после этого задания возьмут меня на постоянную работу.

Она снова взглянула на меня:

— «Практически» еще не гарантия.

— Знаю.

— Они этой сраной постоянной работой у тебя перед носом машут уже слишком…

— Знаю.

— …слишком долго. Нельзя так.

— Знаю, что нельзя. Но выбора у меня особого нет.

Она скривилась:

— А что, если они так и не предложат тебе ничего стоящего?

Я пожал плечами:

— Не знаю.

— У нас денег почти не осталось.

— Знаю.

— И скоро за страховку надо взнос платить.

— Знаю.

— Что ты заладил одно и то же? Больше сказать нечего?

Я понял, что стиснул зубы так сильно, что еще немного — и они начали бы крошиться.

— Я молча терплю, Эндж, и соглашаюсь на паршивую работу на не так чтобы очень уж приятную фирму, чтобы когда-нибудь они взяли меня в штат, и тогда мы получим и страховку, и льготы, и оплачиваемый отпуск. Мне это все нравится не больше, чем тебе, но, пока ты не закончишь учебу и не найдешь работу, я не знаю, что еще я могу сказать или, блин, сделать, чтобы изменить ситуацию к лучшему.