Лунатик - [8]

— Ну ступай, ступай, Бог с тобой!.. Бедный! у тебя в Москве вся родня осталась? жаль, друг, найдешь ли их в живых!

Пламень пожара Московского вспыхнул, казак взглянул в лице Аврелию.

— Ээ, да ты, брат, слепой!

— Да, вечная благодарность Гершелю! Без него всякое зрение было слепо; его телескоп подвинул к земле все плавающие в небе миры! Впрочем, продолжал Аврелий, вздыхая, — почему знать, может быть и глаз человеческий есть природный Телескоп, увеличивающий искру до огромного солнца.

— Ну, помогай тебе Бог, только не забреди сослепа к французу, — сказал казак, смотря с сожалением на удаляющегося Аврелия.

Скорыми шагами приближается Аврелий к Москве. Пожар разливается по ней; пламя клубами отрывается от горящих зданий и вихрем вьет в воздухе. Огненное небо обведено бледной радугой с черной полосою.

— Кольцо Сатурна, все более и более! — говорит глухо Аврелий. — Боже, это вся солнечная система сдвинулась, стеснилась, сжалась, хочет слиться в один общий мир, в одну глыбу света! Вот белорумяная Венера; вот пламенный Меркурий; вот рыжий Марс…. Вот и солнце, окруженное матернею жидкою, редкою, тонкою, прозрачною, проницаемою, светящеюся само собою, или освещенною солнцем… или, или, или…. Да! это атмосфера солнца; она похожа на чечевичное зерно, сказал Бриссон, охотник до чечевицы!..

— Qui vive? — раздалось вдруг близ Аврелия.

Это был голос часового, стоящего у заставы, в синем плаще, с медною на голове каскою, на которой светилась буква N.

— Воздух более и более расширяется! Если б мне теперь Цельсиев термометр… — продолжает Аврелий, не останавливаясь.

— Qui vive? — повторяет часовой.

— Странно, лучи солнца не в вертикальном положении, а так сильно действуют!» продолжает Аврелий, не останавливаясь.

— Fichterr! que le diable vous empoche! Pan!

Выстрел раздался.

Аврелий грохнулся о землю.

Из караульни высыпало несколько человек.

— Oue-ce-qu’y а?

— Ma balle passée dans le ventre d’un pauvre sourdaud! — отвечал часовой.

Толпа солдат бросилась смотреть, кто убит. Дернули Аврелия за руку, перевернули ногой. Он глубоко вздохнул, очнулся, приподнялся на ноги…. Скажите мне, где я? — произнес он, обводя взорами толпу окружавших его солдат, на которых каски горели от пожара.

Над ним хохот, говор на различных языках; ему связывают руки, ведут его.

— Что со мною делается?… — мыслит Аврелий. — Сон, безумие, или смерть? огонь!.. ад! тени с огненными лицами!.. гремят цепями!..

— Скажите мне, где я? — хочет повторить он вслух; но слова его замирают на устах; ужас овладел им совершенно.

Как преступника, с поникшею главой, ведут его по улицам; горевшие здания, мимо которых должно было идти, обдавали проходящих жаром.

Устрашённый Аврелий не чувствовал, как очутился под сводами огромной залы, освещенной пожаром.

Кто-то худощавый и бледный, сидит в креслах; пред него представили Аврелия.

Все лица и все предметы казались в огне; Аврелий не смел поднять очей.

— Кто ты? — раздался громкий вопрос.

Человек, или душа человека… не знаю! отвечал Аврелий, не поднимая глаз.

— Вижу, что ты похож на тень! — продолжал тот же голос, захохотав.

— За чем ты пришёл сюда?

— Не знаю, я здесь не по своей воле.

— Кто же послал тебя?

— Дела мои.

— Твои дела? понимаю: ты за важным делом крался чрез цепь.

— Во время жизни своей человек может управлять и чувствами, и делами своими; но за гробом, после смерти, душой человека управляет воля невидимых….

— Умный плут всегда притворяется безумным; но это пошлая уловка в том ремесле, которое ты избрал для себя.

Моим ремеслом было ученье, — отвечал Аврелий. — Заблуждаться я мог, мог обманывать самого себя, а не других. Страсть к изысканию Истины окружена, то непроницаемою тьмою, то ослепляющим светом, и человек есть жертва слепоты своей, до самого прихода смерти… дивной смерти!

— Следовательно, только смерть может возвратить тебе зрение? Посмотрим, какими глазами ты встретить ее!

О! возвратите мне ту блаженную минуту, когда я переходил в вечность!.. когда смерть предстала мне в образе очаровательного существа!.. Дайте мне еще раз умереть!.. Она пронеслась мгновенно, как жизнь, и исчезла, оставив во мне и кругом меня ад, страшный ад!.. Она явилась мне в образе женщины!.. Я предавался любви к наукам, я изучал тайны сердца самой природы… женщина ли уподобится красоте неба? — думал я; что открою я под очаровательною личиною слабого существа, кроме заблуждений и непостоянства?… Вселенная! вот создание, покорное законам премудрости! Ее хотел я любить только в жизни…. Но смерть явилась мне в образе обыкновенной женщины, соблазнила душу мою, бросила меня, как изменница, в жертву новой жизни… а я полюбил ее!

— C'est un imbecille! qu’on le mène au traveaux!

— Marche! пашоль! — сказал жандарм, выталкивая Аврелия из комнаты.

На дворе, команды разных полков толпились около весов, мешков и кулей, принимая провиант и фураж. Они все были освещены пожаром; посреди ночи не нуждались в факелах и фонарях.

Жандарм, приняв следующую ему меру овса, взвалил мешок на спину Аврелия и погнал его ударами сабли.

Ноша была не по силам Аврелию: скоро он изнемог и рухнулся на землю….

— Ah, le creve-coeur! — вскричал жандарм, ударив Аврелия; но беспамятный не отозвался, как труп, Жандарм столкнул Аврелия ногою с мешка, на который он упал, взвалил мешок на плечи, и исчез в глубине улицы, напевая: