Луна в водолее - [4]

Лампадку под иконой Дарья Митрофановна заправила подсолнечным маслом. И затеплилась лампадная светлица в полумраке над покойницей, над скорбными ликами стариков и старух.

Связи с центральной усадьбой нет никакой. Гнать свой трактор «Белорусь» Петру Еремеевичу времени не оставалось. Все легло на его плечи: и руководство над Пронькой Вертолетом с копкой неглубокой могилки, долбить мерзлую землю помогли и старики.

И гроб тесовый сколачивать, кроме него тоже оказалось некому. Старики, конечно, запаслись каждый для себя домовиной заблаговременно. Но свой гроб никто не пожелал жертвовать одинокой Фиме. В голову никому не пришло.

Петр Еремеевич много лет работал управляющим отделения совхоза, строить умел, землю знал, тайнами тайги ведал, добывал и тайменя в Кану, когда был годами моложе. Остальные старики тоже не безрукие, но гроб сладить не каждый возьмется.

В заботах с похоронами Фимы, Петр Еремеевич не забывал ждать сына. Не хватало его молодых рук в столь скорбном деле.

Похоронили Фиму на другой день после ее гибели. И как водится, вечером приехал сын. Привез Павел и гостя. Дарья Митрофановна сыну рада, гостя постороннего не ждала. Умаялась с похоронами и поминками в доме Фимы. В своем доме некогда было приготовить. Но дом Петра Еремеевича полная чаша. Из погреба поднялись и груздочки и домашняя колбаска. Картошку отварить недолго. Перед ледоставом Петр Еремеевич сеть ставил в протоке. Рыбы набилось, спасаясь шуги, плотно. Попалась и щука, и харюзья, сорога крупная. Ведро рыбы засолил для сына Павла.

Сына расстраивать убийством Фимы, старики, решили, не станут. Ночевать сын не оставался, привез матери и отцу новогодние гостинцы, да спешил увезти таежные гостинцы в Красноярск. Все как-то бёгом, не по-людски, но спорить с сыном Петр Еремеевич не стал. Машина у Павла добрая, «иномарка», утром в Красноярске будут. Последний день старого года сын желал дома быть.

— Мама, ты нынче из бранки ткала? Мой товарищ купит у тебя твое рукоделие. У него свой антикварный магазинчик в городе, иностранцы с руками отрывают старинные вещи. Рассказал ему, что ты по старинной технологии, из конопли, ткешь ткань, да еще шабуры шьешь. Он даже сам вот приехал.

— Полотенчики есть, — отозвалась от плиты Дарья Михайловна.

Лен в предгорье Саян в начале века не знали, как он и растет. Сеяли коноплю. Из конопляной бранки волокна теребили. Отбеливали на снегу, ткали на кроснах, шили из ткани шабуры, полотенца. Беда и выручка конопля была, без мешков конопляных в хозяйстве и с места в делах не сойти.

По родителям до замужества Дарья Митрофановна была Коноплёвой. По роду передавалось «конопляное» ремесло. В «коноплю» и одевались. И масло конопляное сбивали. Шабуры делались из самой грубой конопляной ткани, с открытым воротом без рукавов. Одевались через голову и при ходьбе шуршали — «шаборшились». Оттого и шаборами звались.

Убирали коноплю, когда начинала поспевать лесная земляника. Желтенький, тонкий и долгий стебелек без семени звался бранкой. Бранку эту от конопляного стебля обрывали, вязали в снопы и до первого снега снопы с бранкой проветривались стоймя.

В августе конопля созревала, ее тоже убирали серпом. Обмолачивали семя, толкли из него масло. Стебель конопляный обрабатывался одинаково с бранкой, из волокон его ткали мешковину.

Технология изготовления из конопляных стеблей — ткани, секрет передавался детям в семьях. Хитрости свои. Обязательно на Покров, и обязательно первый снег таяли в чанах, вода колодезная и речная для такого дела не годилась. Снопы из бранки и стеблей рассыпали и заминали в чаны со снеговой водой. Квасили две недели, «отбеливали». После чего вынимали и «сажали снопы в горячую баню». После бани мяли костру на деревянных мялках. Чесали деревянными гребнями. Из грубых волокон конопляного стебля ткали на кроснах мешковину; из грубой бранки получалась ткань для шабуров; тоньше волоса наческа из бранки шла на прялку для полотенец и исподних женских поддевок. Вышивала цветными нитками шабуры и полотенчики из бранки Дарья Митрофановна — глаз было не оторвать.

Павел учился в Художественном училище, забирал ее изделия в город. В «лихие 90-е», когда все рушилось, а деньги цены не имели, изделия матери Павел продавал через знакомых художников иностранцам за доллары, японскую валюту. В немалой степени Дар Божий матери и ее изделия помогли Павлу и выучиться, и стать на ноги, когда человеческая жизнь перестала стоить и копейку. А «шабуры» ценились. Отец купил старый трактор «Белорусь», подвеску с плугом для пахоты, сенокосилку. За горло взяло лихое время людей. Не пропадать же даром, на «голую» пенсию. Таежники, народ бывалый. От тайги кормились. Выжили. Сына выучили. Людьми остались. Не все рублем измеряется.

Гость решил прогуляться по завечеревшему селу. Родным есть, о чем поговорить без посторонних ушей.

Ушел.

Мешок кедровых орехов Павел брать отказался. Дарья Митрофановна отсыпала ведро орешек в плотную наволочку и завязала концы узлами. Тем временем Павел Еремеевич поднял из погреба и отнес в багажник машины замороженную бруснику в картонном ящике, ведро рыбы соленой, угнездили с сыном задок кабана. Мать принесла мороженое в чашках кругами жирное молоко, упаковали в коробку от импортного цветного телевизора, который привез в подарок родителям Павел. Старый «Рекорд» давно просился на двор. Успели поговорить без постороннего человека. О смерти Фимы так и не заикнулись старики. Ночь впереди, дорога дальняя за рулем сыну. Когда еще дома будут.