Луна над Каролиной - [29]

Маргарет вырвала несколько травинок и бросила их в корзину. Ее бабушка говаривала, что сорняки — это растения, которым не посчастливилось вырасти на нужном месте. Нет, это не так. Все эти посторонние ростки — захватчики, их нужно выдергивать, срезать, уничтожать, чего бы это ни стоило.

Виктории Боден тоже незачем пускать корни и цвести в Прогрессе.

«Она такая миловидная», — размышлял Кейд. Его мать, эта достойная восхищения и недоступная женщина. Для работы в саду она одевалась так же, как для приемов, — тщательно, соответственно, с безукоризненным совершенством. На ней была широкополая соломенная шляпа с бледно-голубой лентой вокруг тульи, в тон длинной юбке и накрахмаленной блузке, поверх которой надет скромный серый фартук. В ушах раскачивались жемчужины, круглые белые маленькие луны, матово светящиеся под стать ее любимым гардениям.

Маргарет не красила волосы, и они побелели как снег, хотя ей было только пятьдесят три года. Она считала седину символом и возраста, и чувства собственного достоинства. Кожа у нее была гладкая, несчастья и тревоги никак на ней не сказались. И контраст красивого молодого лица и копны белоснежных волос был потрясающ.

Она тщательно следила за своей фигурой, безжалостно, как скульптор, лепила ее, отсекая все ненужное с помощью диеты и физических упражнений. Нежеланные фунты веса были столь же нетерпимы ею, как ненужные растения в саду. Уже восемь лет Маргарет вдовела и так естественно вошла в это положение, что было трудно припомнить ее в иной роли.

Кейд знал, что мать им недовольна. Свое неудовольствие она выражала сдержанно, как и одобрение. Он не мог вспомнить, когда она ласково, по-матерински тепло прикоснулась к нему. И он не помнил, что когда-либо ожидал этой ласки и теплоты.

Однако она была его матерью, и он делал все от него зависящее, чтобы сгладить отношения. Он знал, и очень хорошо, что небольшая трещина может превратиться в пропасть молчания.

Вокруг ее головы летала маленькая желтая бабочка, но Маргарет не обращала на нее внимания. Она знала о ее присутствии, как знала и то, что он подходит к ней, широко шагая по вымощенной кирпичом дорожке. Она и на это не обращала внимания.

— Хорошее утро, — начал он, — весна щедра на цветы.

— Ну небольшой дождь нам бы не помешал.

— Прогноз обещает его сегодня вечером. — Он наклонился к ней на расстоянии руки. В зарослях азалий сумасшедше жужжали шмели. — Почти весь хлопок уже пропололи. Надо поехать проверить скот. Несколько молодых бычков придется охолостить. Я все время езжу туда-сюда по делам. Тебе ничего не надо купить?

— Мне нужна жидкость против сорняков.

И она подняла голову. Глаза у нее были не такие синие, как у него, а спокойного, бледно-голубого цвета. Однако взгляд их был так же прям, как его.

— Если, конечно, ты не возражаешь против употребления ее из моральных соображений.

— Это твой сад, мама.

— А поля твои, насколько мне помнится. И делай с ними что хочешь. И недвижимость тоже принадлежит тебе. И ты сдаешь ее в аренду кому тебе заблагорассудится.

— Это верно. — Кейд тоже мог быть холодным и отчужденным. — И доход с полей и недвижимости идет на поддержание «Прекрасных грез». Во всяком случае, пока они моя собственность.

Она безжалостно отщипнула головку маргаритки.

— Доход с имения — не единственное соображение, коим надо руководствоваться в жизни.

— Но этот доход чертовски облегчает нам жизнь.

— Нет нужды в подобных выражениях, — строго одернула сына Маргарет.

— Прости, а я думаю, что есть. Я по-новому веду дела, и это себя оправдывает. Но ты отказываешься признавать мои достижения. А что касается недвижимости, то у меня тоже есть свои представления. Папин способ хозяйствования не для меня.

— Неужели ты думаешь, что он позволил бы боденовской девчонке ступить хоть одной ногой в наши владения?

— Не знаю.

— И не хочешь знать. — И Маргарет снова вернулась к сорнякам.

— Возможно, и не хочу. — Кейд отвернулся. — Я не могу жить, все время спрашивая себя, чего бы он не сделал или не захотел. Но я твердо знаю, что Тори Боден не виновата в том, что случилось восемнадцать лет назад. Она вернулась в свой дом. Имеет на это право, и ничего не поделаешь.

«Посмотрим, — подумала Маргарет, когда сын ушел. — Посмотрим, что можно предпринять».

Настроение у Кейда испортилось на целый день. Не имеет значения, сколько раз он пытался сблизиться с матерью и сколько раз был отвергнут: каждый раз было больно. Хватит пытаться объяснять ей перемены в ведении хозяйства. Его преданность усадьбе, чувство долга перед нею и горделивая любовь к ней были не менее жгучи, чем у матери. Но для Кейда земля всегда была одушевленной субстанцией, она дышала и менялась в соответствии с временами года. А для матери это было нечто статичное, как тщательно охраняемый памятник. Или могила.

Он терпеливо сносил недоверие матери, так же терпеливо, как насмешки и неприязнь соседей. Он пережил неисчислимые бессонные ночи в первые три года владения фермой. Страх, тревога, что он ошибается, что его ждет крах, что наследство, полученное им, скользнет меж пальцами и он утратит его из-за своего нетерпения и упрямого желания делать все по-своему.