* * *
Сун Лянь выдали за Чэнь Цзоцяня после года учёбы в университете. Причина была проста: чайная фабрика, на которой её отец работал управляющим, обанкротилась, и денег, чтобы возмещать расходы, не стало. На третий день после того, как Сун Лянь, бросив учёбу, вернулась домой, она услышала громкие крики родственников на кухне. Прибежав, она увидела отца, который лежал, навалившись наискосок на раковину, и расходившуюся в воде пузырями кровь. Отец вскрыл вены на руке и легко ступил на тропу к Жёлтому источнику.[2] Никогда не забыть охватившее её тогда отчаяние: она поддерживала холодное, как лёд, тело отца, а сама похолодела ещё больше. Несмотря на навалившуюся беду она ни разу не всплакнула. После случившегося раковиной довольно долго никто не пользовался. А Сун Лянь по-прежнему мыла там голову. Присущей девушкам необъяснимой робости и страха у неё не было, и подходила она ко всему реалистически. Отец умер, придётся обеспечивать себя самой. Там, у раковины, расчёсывая волосы после мытья, Сун Лянь хладнокровно обдумывала будущее житьё. Поэтому когда мачеха без обиняков предложила ей на выбор — идти работать или выходить замуж, — она равнодушно ответила: «Конечно, замуж пойду».
— За простого или за богатого? — не отставала мачеха.
— Ясное дело, за богатого, чего и спрашивать.
— Так ведь не одно и то же. К богатому в дом — значит наложницей.
— А как это — «наложницей»?
Мачеха задумалась:
— Ну, значит, репутация будет подмочена.
— Что такое репутация? — холодно усмехнулась Сун Лянь. — Таким ли, как я, задумываться о репутации? Вам всё одно сбывать меня с рук, так уж, если остались какие-то чувства к отцу, продайте хорошему хозяину.
Выйти к пришедшему на смотрины Чэнь Цзоцяню она не пожелала, а заперлась и лишь бросила через дверь: «Встретимся в европейском ресторане». «Студентка всё-таки, — подумал Чэнь. — Должно же в ней быть что-то особенное». И, заказав в европейском ресторане два места, он стал ждать. День был дождливый. Раздвинув занавеси, Чэнь стал смотреть через окно на улицу, окутанную дымкой измороси. В душе царила какая-то новизна и тепло, чего не было ни с одной из трёх жён. Когда Сун Лянь величаво вошла, держа в руках шёлковый зонтик в мелкий цветочек, он радостно улыбнулся. Такой он её и представлял — красивой и чистой. А она, оказывается, ещё и такая молоденькая. Не забыть, как, усевшись напротив, она достала из сумочки целую пригоршню маленьких свечек.
— Закажи торт, хорошо? — тихо попросила она.
Официант принёс торт, и Чэнь стал наблюдать, как Сун Лянь одну за другой втыкает в него девятнадцать свечек. Оставшуюся она убрала обратно в сумочку.
— Зачем это? — спросил он. — У тебя день рождения сегодня?
Сун Лянь лишь улыбнулась, зажгла свечи и стала смотреть, как вспыхивают крохотные искорки. При свете свечей лицо её стало изящно точёным.
— Смотри, какие милые, эти искорки, — проговорила она.
— И впрямь милые, — согласился Чэнь.
Сун Лянь долго набирала в лёгкие воздуха, а потом единым духом задула все свечи.
— Вот и справили день рождения заранее, — промолвила она. — Девятнадцать лет минуло.
Чэню показалось, что за этими словами скрыты какие-то приятные воспоминания. И потом он часто вспоминал, как она тогда задувала свечи. При этом от неё исходила тонкая, но обворожительная сила. В любовных делах Чэнь был не новичок, поэтому его так привлекала её страстность и изобретательность в постели. Он считал, что разглядел это небесное блаженство при самой первой встрече, а потом получил подтверждение на деле. Кто её знает: то ли она от природы такая, то ли это одно лукавство и заискивание. Как бы то ни было, Чэнь Цзоцянь был очень доволен. И все обитатели усадьбы Чэнь — и господа, и слуги — могли прочитать по глазам, что он в Сун Лянь души не чает.
В углу садика рос куст глицинии, и всё лето его усыпали цветы. Из окна Сун Лянь было видно, как дрожат на осеннем ветру лепестки, похожие на клочья пурпурной ваты, и как день ото дня их становится всё меньше. Под кустом она разглядела колодец, а ещё каменный столик и скамью. В этот тихий и безмятежный уголок никто не заглядывал, и мощёная дорожка заросла бурьяном. Пролетела бабочка, где-то в глубине куста зазвенела цикада. Сун Лянь вспомнила, как год назад в это время сидела под таким же кустом в университете и читала книгу, и всё это было уже как во сне. Она неторопливо подошла, подобрав подол, чтобы не собирать на него мошек, волоча по бурьяну, так же неспешно раздвинула ветви глицинии. На столе и на скамье толстым слоем лежала пыль. Подойдя к самому колодцу и перегнувшись через покрытую мхом каменную стенку, Сун Лянь заглянула в него. На поверхности чёрной с синеватым отливом воды плавала опавшая прошлогодняя листва, её собственное отражение бликами расходилось по воде, а громкое поначалу дыхание становилось всё слабее, словно умирая. Налетел порыв ветра, юбка захлопала, как крылья летящей птицы, и в это время Сун Лянь ощутила лёгкое прикосновение чего-то твёрдого и холодного, как камень. Она бросилась прочь от колодца, всё время ускоряя шаг, и перевела дух лишь под крытой галереей южного флигеля. Обернувшись на осыпанный пурпуром куст глицинии, она увидела, как с него в один миг осыпались сразу три соцветия, причём так внезапно, что это показалось весьма странным.
