Луна-16 - [5]
На веранде кафе, где кроме профессора Миловидова и журналиста Бабочкина никого не было, повисла тишина. Поликарп Матвеевич налил себе и Феликсу коньяку, чокнулся о его рюмку, выпил, занюхал костяшками волосатых пальцев, потом все же отломил кусок шоколадки.
–Прошло сорок с лишним лет, а камень «Луны-16» всё жжет мне сердце. Понимаете?
–Да-а, догадываюсь, – неуверенно сказал Бабочкин. – Неужели его нельзя было вернуть как-то в лабораторию НПО? «Луна-20», насколько я знаю, тоже доставила грунт. Подмешать что ли его можно было в новый реголит. И совесть бы не мучила. Она вас всё это время жжет, а не камень.
– «Луна -20» мелочь привезла, около 50 граммов, у нее колонку заело. Но не в этом дело. Я не мог рисковать своей репутацией. Не дай бог, подмена бы обнаружилась. Да она и не могла не обнаружиться. На украденных лунных камнях уже полно было земных бактерий. Никаким жидким азотом полностью их следы не уничтожишь. У Керна оказался кусочек ильменита в 10 граммов, у меня в 25.
Профессор достал из внутреннего кармана пиджака прозрачную пластиковую коробочку, вероятно, от запонок, внутри которой к розовой подушечке был приколот или пришит маленький, черный, блестящий камушек. Он был похож на кусочек антрацита.
Бабочкин протянул было к коробочке руку, но тут же отдернул.
–Что, страшно?– рассмеялся нехорошим смехом Миловидов. Феликс увидел точно такой же антрацитовый блеск в его глазах.– В последнее время я неважно себя чувствую, Феликс Николаевич. Кажется, орбита моего корабля стремительно снижается и вероятно скоро он войдет плотные слои атмосферы. Закат и пустота. Одна в жизни радость осталась- резьба по дереву. Фигурки всякие делаю, типа японских нэцкэ. Так вот, я хочу чтобы вы приняли от меня этот камень.
–Нет!– крикнул Бабочкин так, что из внутренней части кафе выглянул официант.– Я не могу принять столь…этот подарок.
–А-а, понимаю, принципиальному журналисту стыдно брать ворованное. Хм. Только не надо, Феликс Николаевич, рассказывать мне сказки про моральную чистоплотность вашего брата- телевизионщика. Поверьте, я многое знаю об Останкинском творческом цехе. Заказные репортажи, сюжеты и фильмы. И безропотное подчинение кремлевским кураторам. Вы променяли свободу на деньги, порядочность на подхалимство.
Опять наступила тишина. Бабочкин не знал каким образом расценивать слова профессора- как защиту или как нападение. Скорее, первое. А потому промолчал, не стал обелять ни себя, ни и своих коллег, тем более что Миловидов был во многом прав. А Поликарп Матвеевич, видно, понял, что перегнул палку. Извинился:
–Я не хотел вас обидеть, Феликс Николаевич. Поймите и меня. Если камень после моей смерти каким-то образом окажется в государственной лаборатории, то по микрочастицам сразу же установят его принадлежность к «Луне-16». А, значит, будет очернено мое имя. Да, я тогда смалодушничал, поступил нечестно, но ведь и немало полезного я сделал для отечественного космоса. Не хочу, чтобы мое имя вымарали из учебников космической истории, как какого-нибудь врага народа в 1937. Выбросить камень или где-нибудь закопать, я тоже не могу. Мы с ним за десятки лет сроднились. К тому же…хм. Впрочем, если примите его, сами все поймете.
–Что пойму?
Но Миловидов не ответил на вопрос. Опять выпил.
–Петр Васильевич Керн умер через два дня после того, как мы вскрыли с ним капсулу.
–Не может быть,– вырвалось у Феликса.
–Именно так. Скоропостижно. Вроде как оторвался тромб. После похорон, я осторожно поинтересовался у вдовы, не находила ли она в вещах мужа нечто необычное. Она сказала что нет, и я больше не мучил Анну Петровну Керн вопросами. Да. Собирался переговорить с ней на эту тему через несколько дней. Но…
–Неужели и она умерла?-догадался Бабочкин.
–Да, так же скоропостижно. Сердечный приступ. Любопытно, что их дочь тоже Анна Петровна Керн. Ей уже за сорок. Так вот я недавно был у неё.
Бабочкин, разумеется, не стал спрашивать по какому поводу и так было ясно. Он лишь поторопил с ответом профессора, который закурил сигарету и опять надолго замолчал:
–Ну и…?
–Сначала она сказала, что ничего про камень не знает. А потом, когда я уже собирался уходить, предложила купить его за 20000 долларов. Сами понимаете, Феликс Николаевич, я и в глаза таких денег никогда не видел. Поэтому откланялся и ушел. Не квартиру же в Королёве продавать. Есть и дача, но она-память о моей жене, где мы провели с ней самые счастливые годы своей жизни. Кстати, продал бы квартиру, если б не внуки – Ирина и Илья, как лишишь их такого наследства? Мои единственные наследники по завещанию. Дочь моя Ксения, их мать, погибла двадцать лет назад в автоаварии, отец же был неизвестен никогда. Впрочем, они не бедные, теперь работают за границей…Один я здесь, как заблудившийся луноход в Море Дождей…И во мне исчерпаны изотопные источники тепла. Да..Очень боюсь, что рано или поздно этот второй осколок Луны где-нибудь всплывет. Возьмет да и вывезет Анна Петровна его за рубеж на какой-нибудь Сотбис. Всё же первый лунный ильменит, доставленный автоматической станцией. И опять позор обрушится на мою голову. А поверьте, под занавес чувствуешь, что посмертный позор гораздо страшнее прижизненного, потому что он вечен, его не исправишь. Только когда два камня с «Луны-16» окажутся в ваших руках, я буду спокоен. Я почему-то вам верю, как себе.
Вся жизнь – сказка. У одних она веселая, у других не очень, а порой даже печальная, но у всех она неповторимая. Жизнь рисует такие сказочные узоры, что ни один художник специально не изобразит. Об этих "узорах", поворотах судьбы, мой сборник веселых, иронических, детективных рассказов, взятых из жизненного опыта профессионального журналиста.
Повесть рассказывает о том, как жили в Восточной Европе в бронзовом веке (VI–V вв. до н. э.). Для детей среднего школьного возраста.
К концу переезда погода значительно испортилась. Ветер завывал в вантах; море стало бурным, корабль трещал, с трудом пробираясь среди седых бурных волн. Выкрики лотового почти не прекращались, так как мы всё время шли между песчаных отмелей. Около девяти утра я при свете зимнего солнца, выглянувшего после шквала с градом, впервые увидел Голландию -- длинные ряды мельниц с вертящимися по ветру крыльями. Я в первый раз видел эти древние оригинальные сооружения, вселявшие в меня сознание того, что я наконец путешествую за границей и снова вижу новый мир и новую жизнь.
Не пытайтесь вызвать демонов. Кто знает, придёт ли сквозь портал именно тот, кого вы ждёте…
Евангелие от Христа. Манускрипт, который сам Учитель передал императору Клавдию, инсценировавшему собственное отравление и добровольно устранившемуся от власти. Текст, кардинальным образом отличающийся от остальных Евангелий… Древняя еретическая легенда? Или подлинный документ, способный в корне изменить представления о возникновении христианства? Археолог Джек Ховард уверен: Евангелие от Христа существует. Более того, он обладает информацией, способной привести его к загадочной рукописи. Однако по пятам за Джеком и его коллегой Костасом следуют люди из таинственной организации, созданной еще святым Павлом для борьбы с ересью.
Андрей Петрович по просьбе своего учителя, профессора-историка Богданóвича Г.Н., приезжает в его родовое «гнездо», усадьбу в Ленинградской области, где теперь краеведческий музей. Ему предстоит познакомиться с последними научными записками учителя, в которых тот увязывает библейскую легенду об апостоле Павле и змее с тайной крушения Византии. В семье Богданóвичей уже более двухсот лет хранится часть древнего Пергамента с сакральным, мистическим смыслом. Хранится и другой документ, оставленный предком профессора, моряком из флотилии Ушакова времён императора Павла I.
Путешествие графов дю Нор (Северных) в Венецию в 1782 году и празднования, устроенные в их честь – исторический факт. Этот эпизод встречается во всех книгах по венецианской истории.Джакомо Казанова жил в то время в Венеции. Доносы, адресованные им инквизиторам, сегодня хранятся в венецианском государственном архиве. Его быт и состояние того периода представлены в письмах, написанных ему его последней венецианской спутницей Франческой Бускини после его второго изгнания (письма опубликованы).Известно также, что Казанова побывал в России в 1765 году и познакомился с юным цесаревичем в Санкт-Петербурге (этот эпизод описан в его мемуарах «История моей жизни»)