Лукреция с Воробьевых гор - [16]

Вернулся с кухни Игорь, принес нам на подносе чашки с чаем и бутерброды, и тут же принялся подтрунивать над Сержем:

— Неужели он уже открыл тебе свою душу? И чем ты его купила? Ну и что ты скажешь, Лора, о хлебе, испеченном своими собственными руками? Не проще ли пойти в булочную?

Я бросила на него негодующий взгляд. Но Сережа только виновато улыбнулся. Эти дружеские насмешки его ничуть не задевали.

— Но это же так просто, Сережа. — Я с большим участием отнеслась к его несбыточной мечте и стала давать советы: — У тебя, конечно, есть дача…

— Ну как ты не понимаешь, Лариса! На даче выращивают огурцы, лук, а не хлеб. — Его лицо даже исказилось от боли. — Да меня и засмеют. Это можно сделать только в деревне, настоящей.

И я стала рассказывать ему о деревне. Одна моя бабушка жила на окраине чудного городка Касимова, другая в Белоруссии. Лето я всегда проводила у них. Видела, как пашут поля, засевают огороды, по утрам выгоняют скот в поле. Но я любила деревню как горожанка, предпочитала полежать у речки или гулять по краю леса, пока бабушка с папой работали в огороде или косили на берегу сено для козы.

А нынче началось повальное увлечение деревней. Многие наши знакомые уже купили дома в ближайших Владимирской, Рязанской, Тульской областях и ездят туда по воскресеньям. Заброшенный дом можно купить рублей за триста. Я посоветовала Сереже подыскать себе такой. У него даже глаза загорелись.

Мы так увлеклись, что забыли об Игоре. Он прилег на диван и, закрыв глаза, слушал. Один только раз, вклинившись в нашу беседу, спросил:

— Я вам не мешаю, пастух и пастушка? А то могу удалиться на кухню. Кстати перекушу чего-нибудь.

— Оставайся, чего уж там, — милостиво позволил Серж. — Мы и не заметили, что ты еще здесь.

У нас на факультете была замечательная пара — Валя и Саша. Они поженились еще на втором курсе. Кое-кто над ними посмеивался, но нормальные ребята их уважали, хотя и не совсем понимали. Они собирались уехать в какую-нибудь глухую деревню и учить там детей. Они считали, что все мы виноваты перед нашей нищей, униженной деревней, пришло время отдавать долги и помочь ей подняться на ноги.

— Неужели такие люди бывают? — простодушно воскликнул Сергей.

— Очень редко, но встречаются, — подтвердила я. — Чудаки, подвижники, на которых и держится мир. Нам, обывателям, они кажутся странными и непонятными.

Я пригласила Сергея к нам в башню и обещала познакомить с супругами Медведевыми. Он обрадовался и напросился на ближайшие дни. Бедняге, кажется, не с кем было поговорить. Игорь больше насмешничал и наставлял его жить по собственным понятиям и меркам.

Когда мы очутились на улице, Игорь поймал мою руку и спросил не без ехидства:

— Кажется, встретились родственные души? Я присутствовал при сем знаменательном событии. А мы с тобой родственные души, как ты думаешь, Лукреция?

— Мы с тобой нет, — уверенно отвечала я. — Но это ничего не значит. Вы с Сергеем совсем разные, тем не менее дружите много лет.

Я нисколько не кривила душой, когда говорила Аське и Лене Мезенцевой, что мы с Иноземцевым просто друзья. Долгое время так оно и было. Но дружба бывает разная. Я так и не поняла, что нас вначале связывало с Игорем. По-моему, чувственного влечения, как такого, вовсе не было. Только непонятное притяжение, любопытство, долгие беседы и споры.

Наконец через два-три месяца я решила рассказать отцу о своих отношениях с Игорем, которые так и не смогла определить. Тогда я назвала их дружбой, хотя они уже перешли ее рамки. Но папа все еще оставался идеалистом, эдаким старомодным шестидесятником и не без труда воспринимал реалии конца восьмидесятых.

Чтобы не будить излишние тревоги, я отцу далеко не все рассказывала. Гораздо важнее было обсудить с ним некоторые проблемы, например проблему неравенства. Почему-то все считали, что мы не пара. Мне это было непонятно.

— В детстве я свято верила, что наше общество — самое справедливое. Ты, кстати, папуля, долго поддерживал во мне эту иллюзию. Теперь-то я знаю, что нигде нет такого оголтелого холуйства, неравенства и всяческих социальных и экономических уродств, как у нас.

Отец очень смутился, а я ругнула себя за неосторожность. Он во всем считал себя виноватым: и в том, что недостаточно хорошо воспитал нас, и в том, что в стране творится черт знает что и совсем нечего есть. Обостренное чувство ответственности за все происходящее Люся считала большим его недостатком.

Я вспомнила, как учительница в начальных классах ставила только пятерки одной недалекой девочке, дочери секретаря райкома. А наша мама много лет поддерживала вымученные добрые отношения с заведующей промтоварным магазином. И занималась с ее сыном-тупицей, чтобы обувать и одевать нас. Разве это не уродство?

Папа вздохнул, хотел было возразить, но передумал.

— Сколько тебя помню, ты каждую неделю брал рюкзак и отправлялся в Москву за продуктами. Выстаивал несколько очередей за мясом, колбасой, маслом и к вечеру, усталый, возвращался домой. Целые области устремляются в Москву за едой. Как это унизительно и бездарно.

Но папу не интересовали житейские проблемы. Он всегда морщился, когда знакомые жаловались на быт и неустройство. А вот высокие материи он обожал, любил пофилософствовать и поговорить с друзьями о политике.