Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь - [18]

До чего же прекрасную семью даровал ему Господь! Какой энергией они его наполняли, эти красивые, сильные молодые люди! Он подпитывался их бодростью и с ними рядом сам становился сильнее и могущественнее.

* * *

Родриго вытащил руку из-под спящей Джулии и пошевелил затекшими пальцами. В желудке чувствовался какой-то дискомфорт. Болеть он не любил. Он всегда был здоровым, как буйвол – или как бык. Так или иначе, все пройдет. Вероятно, в последнее время перебрал жирной пищи. Папа должен потчевать огромное количество людей, и еда просто обязана быть роскошной. Сам он, даже будучи весьма богатым человеком, предпочитал простую пищу и деревенские вина. Сколько раз он бывал на приемах, где люди пожирали одну за другой отбивные с густым соусом, а потом валились, объевшись, без сил на диванные подушки, разбалтывая чужие секреты развязавшимися языками. Но от Борджиа гости не расползались, придерживая разбухшие желудки, и ни разу еще никто не вынес из дома ни словечка, не предназначенного для чужих ушей.

Он принялся изучать изгибы тела Джулии. Живот уже стал заметен. Должно быть, все случилось перед тем, как был созван конклав: удачный момент для зачатия нового Борджиа, хоть ему (а Родриго не сомневался, что будет мальчик) и потребуется время, чтобы понять, к какому великому роду он принадлежит. Неважно. Под присмотром Адрианы и с помощью искусной швеи беременность можно скрывать сколько потребуется, а потом Джулия может ненадолго заболеть, и это будет хорошим поводом не пускать в дом посетителей, пока она не сможет снова их принимать.

Он провел рукой под ее животом, будто взвешивая растущую в нем новую жизнь. Родриго возбуждал вид беременной женщины: живое напоминание о его власти над ней. Он вспомнил первую беременность Ваноццы. Тогда она носила Чезаре. Ее груди набухли, а от пупка к паху протянулась темная линия. Как хорошо было опустить голову ей на живот, пытаясь уловить шевеление ребенка. Чезаре озорничал уже в утробе матери: его пинки и толчки всегда были неожиданными. Мальчишкой он любил вставать в боевую стойку, сжав кулаки, а на личике читалась затаенная агрессия. Лукреция совсем не такая. Ах, она с самого рождения походила на крошечную богиню, само совершенство, и такая маленькая, что он мог держать ее на одной своей ладони. Никогда еще не доводилось ему видеть ребенка прекраснее.

Родриго лениво провел пальцами вниз по животу Джулии к аккуратной маленькой влажной складочке между ее ног. На этот раз она зашевелилась.

– Ты не спишь?

Она пробормотала что-то неразборчивое. Он был рад услышать ее голос.

– Скоро рассвет. – Он отвел в сторону ее волосы и поцеловал изгиб шеи. – Мне пора идти.

Хоть он никогда и никому не говорил ни слова, его церемониймейстер – вездесущий, но верный Буркард, отлично знал, когда папа ночует не в своей постели. Строгий немец думал, что хранит свои чувства при себе. Александр улыбнулся. Должно быть, он ни разу не смотрелся в зеркало, а иначе увидел бы на своем лице не покидающее его выражение неодобрения.

Джулия повернулась на спину и придвинулась ближе к Родриго. Он приподнялся на локте и заглянул ей в лицо. Идеально белая кожа, казалось, излучала в темноте лунный свет.

– Хорошо ли вы спали, господин? – спросила она хриплым ото сна голосом.

– Я спал с богиней. Как же могло быть иначе? – Он убрал с ее лба прядки волос.

Она тихо засмеялась и вздохнула:

– Пока вы не ушли…

– Пока я не ушел?..

– Хочу… попросить вас о милости.

– Чего же ты хочешь, Джулия Фарнезе? Ведь у тебя все есть, – ответил он чуть снисходительно. Она умела принимать от него подарки так изящно, что дарить их ей доставляло ему особое удовольствие.

– Ах… ничего особенного. Пустяк. Да и не для меня вовсе.

– Тогда считай, что ты это уже получила.

– После того как родится ребенок… Я хочу сказать, когда здесь жизнь снова войдет в свою колею… Я хотела бы… повидать Орсино.

Ответом ей стало красноречивое молчание. Оказалось, это все-таки не пустяк.

– Я не имею в виду надолго. Он уже больше года живет в провинции. Он услышит о ребенке, как бы тщательно ни хранили этот секрет. Мне кажется, правильнее будет, если я сама расскажу ему.

Что бы ни говорили люди, но совесть у Александра была. Конечно, он время от времени думал о судьбе своего племянника, этого рогоносца и неудачника с косыми глазами. В отличие от многих других сильных мира сего, он не любил причинять людям боль. Напротив, он хотел, чтобы Орсино жилось хорошо, и дарил ему земли и привилегии. Но когда ему предстояло выбрать между тем, быть ли счастливым самому или сделать счастливей другого, Родриго легко игнорировал голос совести и ненавидел, если ему о ней напоминали.

– Когда придет время, мать скажет ему все, что необходимо. Он хорошо понимает ситуацию. Он Борджиа и уважает свою семью.

– Но он еще и мужчина. И не самый счастливый.

– Мужчинам и не дано купаться в счастье, – сказал Родриго напыщенно. – Он выражает тебе свое недовольство в письмах?

– Нет. Но мне не нужно, чтобы он его выражал. Я и так все понимаю. – Она одарила его нежной улыбкой. – Я люблю вас, мой господин, не его. И вы знаете об этом. Я не уеду надолго. Поймите, ведь он мой муж.