Лукавый взор - [14]

Однако это письмо Поццо ди Борго даже Шпису показать не мог. В этом деле приходилось доверять только Араго. Однако даже ему – не во всем…

– И что скажешь? – настороженно спросил посол.

Араго снова взглянул на листок, хотя то, что там было написано, прочел столько раз, что уже выучил наизусть:

– Думаю, писал француз, не вполне хорошо русскую речь знающий. Об этом многое говорит. Прилагательные он ставит после существительных, как здесь водится, и о падежах не имеет понятия, и пишет «одна дом», «эта письмо будет фальшивая», потому что во французском maison, дом, и lettre, письмо, – женского рода, а «слово плохой, злой» – потому что во французском mot, слово, – как раз мужского рода. Понятно, что про средний род ведать не ведает. Спряжения глаголов ему сложны или вовсе неведомы, поэтому везде инфинитивы. Потом, смотрите, некоторых слов по-русски он не знает, так и пишет их по-французски, но русскими буквами: ампас – тупик, контес полонез – польская графиня, Англетэр – Англия, амбассад – посольство… А некоторые названия коверкать не решается, отсюда и Saint-Louis, и la France, и Vieux Puits, и Vosges, и Tournelles вместо Сен-Луи, Франции, Старого Колодца, Вогезов, Турнель… Безграмотное письмо, хотя и вполне вразумительное.

– Очень складно написано, – усмехнулся Поццо ди Борго. – Я бы так по-русски не смог. А вот это что такое? – Он ткнул пальцем в слово «rogatywkа» и с трудом выговорил, на французский лад грассируя и ставя ударение на последний слог: – Ро-га-тив-кá?

– Не рогативкá, а рогáтывка, – поправил Араго. – Чаще эту шапку называют конфедераткой. В любом случае намек на шарфы белые и красные вы должны были понять.

– Понял, понял, – проворчал Поццо ди Борго. – Но с чего этот твой Лукавый Взор решил, что поляки меня вздумали прикончить? И почему ты столь охотно этому веришь?!

– А вы в самом деле приглашены назавтра на Сен-Луи, где, как всем известно, находится Отель Лямбер – резиденция Адама Чарторы́йского, лидера «великой эмиграции»?

– Должен же кто-то возглавить устройство поляков во Франции, быть их посредником в отношениях с правительством! Почему этим лидером не быть князю Адаму? Да, он меня пригласил, а что в этом такого? – задиристо воскликнул Поццо ди Борго. – В конце концов, мы знакомы больше двух десятков лет! Это князь в 1804 году рекомендовал меня императору Александру Павловичу, который и принял меня в дипломатическую службу, и с тех пор…

– И с тех пор многое изменилось, – перебил его Араго. – А прежде всего то, что Адам Чарторыйский, который тогда был другом России и другом императора Александра, ныне стал врагом России и врагом императора Николая. Очаг польского бунта находился не среди, как это утверждали сначала, подхорунжих[31], которыми пользовались как орудием, но среди магнатов, князей: всех этих Радзвиллов, Любецких, Замойских, Потоцких… Именно Чарторыйский стоял во главе восстания, которое, к счастью России, было разгромлено, но, к несчастью Франции, окончилось этой самой «великой эмиграцией» поляков, которые заполонили Париж и весьма ретиво мутят здесь воду, сея ненависть к России. А ваша, Карл Осипович, воинственная позиция по отношению к предателям-инсургéнтам[32] общеизвестна. И я к ней полностью присоединяюсь!

– Еще бы! – усмехнулся Поццо ди Борго. – Весь Париж знает, что редактор «Бульвардье» – один из тех немногих французов, которые не доверяют полякам и агитируют против них. Небось озадачились, что с тобой приключилось? Был вполне себе тихий и миролюбивый писака, ну, конечно, немножко идиллически взирающий на Россию, – и вдруг как с цепи сорвался! А теперь еще некто Лукавый Взор… – Поццо ди Борго метнул на собеседника взгляд, который тоже был весьма лукав, – некто Лукавый Взор затеял писать про то же. А между тем мы отлично знаем, что правительство Франции, да и много народу, в первую голову интеллигенция, сочувствуют несчастным эмигрантам! Помнишь, когда в октябре прошлого года здесь появились первые польские переселенцы, их встречали очень радушно, при большом скоплении народа, даже с национальной гвардией, которая салютовала им! Конечно, Луи-Филипп[33] не хочет портить отношения с Россией, но и не может отказаться принимать несчастных комбатантов.

– Это дело короля Франции и российского императора, – отмахнулся Араго. – Но сейчас вы должны исполнить приказ, предписывающий вам немедленно, ни дня не теряя, отъехать в Англию.

– Этот приказ, между нами говоря, столь же бессмыслен, как и данный полтора года назад, когда его величество Николай Павлович предписал всем русским немедленно, ни дня не теряя, отправиться из Франции в Россию, чтобы на них не оказала развращающего воздействия Июльская революция, – усмехнулся Поццо ди Борго, но Араго веселья не поддержал:

– Всем нам станет не до забав, если угроза поляков в отношении вас будет исполнена. Кстати, сегодня я имел удовольствие видеть упомянутую в письме контес полонез Стефани. Она посетила редакцию.

– Хороша, не так ли? – оживился Поццо ди Борго. – Я встречал ее у Чарторыйского.

– Хороша чрезвычайно, – согласился Араго. – Только, знаете ли, я согласен со здешней пословицей: не ищи красоты, ищи доброты. А в России говорят: и змея красива, да только зла.