Луговая арфа - [14]

Мы даже не шевельнулись, и лишь с лица Долли от слабого ветерка слетела вуаль и медленно спикировала на землю – как символ нашего окончательного ответа.

– Ничего, шериф! У них был шанс! – угрожающе зашипела миссис Бастер, у которой шишка на голове выросла до невообразимых размеров.

Наконец они покинули нас, гордо, чинно, как на свадебной процессии, и вскоре вошли на луг, освещенный солнечным светом, и волны индейской травы вскоре поглотили их, и компания во главе с шерифом исчезла из вида. Но судья Кул остался, он улыбнулся нам и слегка склонил голову в шуточном поклоне:

– Я помню, что кто-то предлагал леденец на палочке?

Наверное, он изначально был сложен из частей нашего дерева, уж очень сильно он гармонировал с ним – его нос смахивал на большой деревянный сучок, его ноги были так же крепки и внушительны, как корни нашего дерева, а его брови были густы, как кора нашего дерева. На самых верхних ветвях дерева расцвели язычки серебристого мха, что по цвету напоминали его поседевшую, с пробором посередине, голову, а яловичные листья соседнего сикаморового дерева, что своими отдельными ветвями вторглось на территорию нашего дерева, были одного цвета с его щеками.

Несмотря на свои глаза – хитроватые и по-кошачьи настороженные, он выглядел застенчивым и простоватым человеком. Обычно судья Кул не любил выставлять себя напоказ, и в городке нашлось немало типов, что, пользуясь его скромностью, как бы выпячивали себя перед ним, ставя себя выше его. Но никто из этих людей в отличие от судьи не смог бы похвастаться, например, дипломом Гарварда или двумя путешествиями в Европу. Его скромность даже как будто бы выводила из себя некоторых, они говорили, что скромность Кула – это всего лишь видимость, игра: ну с чего бы ему каждое утро перед завтраком вычитывать по странице из Греческого учебника или почему это он постоянно носит какие-то цветочки в петлице своего костюма? Какого черта он поехал на поиски жены в Кентукки, когда в нашем городке и своих невест хватало?!

Я не помню жену судьи, она умерла до того, как я был способен постичь взаимоотношения мира взрослых, все, что было мне известно о ней, пришло из вторичных источников, а гласили они о том, что городок так никогда и не свыкся с ней, по-видимому, из-за нее самой – женщины штата Кентукки и так непросты в общении, те еще дамочки, а Ирен Кул, урожденная Тодд, родом из городка Боулинг Грин (следует упомянуть, что одна из ее родственниц была когда-то замужем за Абрахамом Линкольном), и вовсе игнорировала жителей нашего городка, считая их отсталыми, пошлыми людишками и давая им знать об этом своим отношением к ним: ни одна из местных дам не удостоилась чести быть принятой ею и лишь портниха мисс Палмер была допущена в дом судьи Кула, она потом при всяком удобном случае утверждала, что ей удалось трансформировать дом судьи в нечто, более подобающее по стилю и вкусу, украсив его восточными коврами и антикварной мебелью.

Ирен Кул ездила в церковь на своем «Пирс-Эрроу» с поднятыми стеклами, а в самой церкви всегда сидела с густо надушенным платочком у самого носа, и все шипели – для Ирен Кул недостаточен и запах присутствия Господа Бога нашего.

Более того, она не позволяла даже врачам посещать ее в ее доме: у нее было небольшое смещение позвонков, из-за чего ей приходилось спать на кровати с подстеленными внизу досками – даже пошловатая шутка ходила по городку, что у судьи Кула, наверное, вся спина в занозах. Но как бы то ни было, судья Кул стал отцом двух сыновей: Тодда и Чарльза, и оба были рождены в штате Кентукки по выбору их матери, желавшей, чтобы дети считались уроженцами этого штата.

Надо сказать, что отношения между Ирен Кул и ее мужем складывались не так просто, особенно преуспела в сложности их отношений Ирен, и частенько она весьма нелестно отзывалась о своем муже, раздражаясь безмерно при одном лишь упоминании имени ее мужа, но и по прошествии времени даже самые суровые критики не могут не признать: судья Кул любил свою жену беззаветно. За два года до ее смерти, когда она была совсем больна и еще более раздражительна, судья Кул вышел в отставку в должности окружного судьи и поехал с ней в заграничный вояж в те места, что они когда-то посетили, еще будучи новобрачными, в места их медового месяца. Она так и не вернулась, ее похоронили в Швейцарии.

Не так давно Кэрри Уэллс, школьная учительница из нашего городка, совершила групповой тур в Европу. Единственная нить, что связывает наш городок с Европейским континентом, – это могилы. Могилы тех парней, что ушли в армию и не вернулись обратно, и могила Ирен Кул. И Кэрри, вооруженная фотокамерой, решила обойти все захоронения ее уже неживых земляков, но она, потратив уйму времени, так и не нашла могилу Ирен Кул на том заветном высокогорном кладбище в Швейцарии, словно теперь уже сам дух Ирен Кул так до сих пор и не согласился принять в гости посетителя из нашего городка.

Для судьи Кула по его возвращении уже как бы и не осталось никаких приемлемых вариантов – политики типа Мэйселфа Толсопа и его клики дорвались до власти – уж они-то никогда не потерпели бы судью Кула на его прежнем месте, заседающего в зале суда. Было грустно видеть судью Кула, еще прекрасно выглядящего мужчину, в костюме с шелковой лентой, вшитой в рукав, и индейской розой в петлице пиджака, уже безработного, шествующего в банк или на почту.